Жена его стояла рядом с ними, признательно дыша после усилий плавания. Она стояла так близко, что Кэт испугалась, как бы длинные темные соски или черный волосяной кустик на лобке этой женщины не коснулись ее.
Кто-то разжег костер, и все купальщики вышли на берег, завернутые в одеяла или полотенца, или скорчились за бревнами, с трудом натягивая непослушную одежду.
И звучала музыка. Люди, жившие по соседству с Моникой, владели причалом и лодочным домиком. Они принесли проигрыватель, и начались танцы. На досках пристани танцевать было легче, чем на песке. Танцевать пытались и на бревнах, сделав два или три па, прежде чем споткнуться и упасть, если не успевали спрыгнуть. Женщины, уже натянувшие одежду или не раздевавшиеся, женщины, которые, подобно Кэт, были слишком возбуждены, чтобы стоять на месте, ходили по кромке прибоя (больше никто не купался, купание ушло в прошлое и забылось напрочь), и все разбрелись под музыку, раскачиваясь, сначала застенчиво, в шутку, потом все более напоказ, словно киношные красотки.
Мисс Кампо все еще сидела на прежнем месте и улыбалась. Девушка, которую Кэт и Сонье окрестили Дебби Рейнольдс, сидела на песке, прислонившись спиной к бревну, и плакала. Она улыбнулась Кэт и сказала:
— Не подумайте, что мне грустно.
Муж ее раньше был футболистом, а теперь владел авторемонтной мастерской. Когда он заходил за женой в библиотеку, то выглядел как настоящий футболист, чуть презирающий остальной мир. Но сейчас он стоял на коленях рядом с женой и играл ее волосами.
— Все в порядке, — сказал он. — Это всегда трогает ее, правда, голубушка?
— Ну да, — сказала она.
Кэт нашла Сонье. Та ходила вокруг костра и раздавала маршмэллоу. Кто-то ухитрился насадить сладость на палочку и поджарить, другие подбрасывали лакомство на руке и роняли в песок.
— Дебби Рейнольдс плачет, — сказала Кэт, — но все в порядке, она счастлива.
Они начали смеяться и обниматься, превращая в месиво оказавшийся между ними кулек с маршмэллоу.
— О, как я буду скучать по тебе, — сказала Сонье, — как мне будет не хватать нашей дружбы.
— Да-да, — откликнулась Кэт.
Каждая взяла по остывшей пастилке, и они съели их, посмеиваясь и глядя друг на друга с нежностью и отчаянием.
— Это ты запомнишь, думая обо мне, — сказала Кэт. — Ты мой настоящий-пренастоящий друг.
— А ты мой, — сказала Сонье, — настоящий-пренастоящий. Коттар сказал, что хочет переспать сегодня с Эми.
— Не позволяй ему! — возмутилась Кэт. — Не позволяй, если тебе плохо от этого.
— Тут дело не в позволении, — храбро сказала Сонье. Она закричала: — Кто хочет чили? Коттар раздает чили. Чили? Чили?
Коттар принес котел с чили к подножию лестницы и сел на песок.
— Берегитесь котла, — отечески увещевал он. — Берегитесь котла, он горячий.
Он присел на корточки, чтобы обслужить людей, на которых были одни развевающиеся полотенца. Эми стояла рядом с ним, выдавая миски. Кэт сложила ладони лодочкой, став перед Коттаром.
— Пожалуйте, ваше величество, — сказала она, — Я не заслужила миски.
Коттар вскочил, упустив черпак, и возложил руки ей на голову:
— Благословляю, дитя мое, последние станут первыми.
И поцеловал ее в склоненную шею.
— А-а-а, — простонала Эми, будто целовали ее или сама она одарила поцелуем.
Кэт подняла голову и посмотрела мимо Коттара.
— Я бы не возражала против такой губной помады, — сказала она.
— Пошли со мной, — сказала Эми.
Она отложила миски, приобняла Кэт за талию и подтолкнула ее к ступенькам.
— Наверх, — сказала она. — Сейчас мы тебя накрасим.
В крошечной ванной за спальней Коттара и Сонье Эми разложила баночки, тюбики и карандаши. Единственным местом, где это можно было сделать, оказалась крышка унитаза. Кэт пришлось сесть на край ванны, лицо почти упиралось в живот Эми. Эми размазала жидкость по ее щекам и втерла блеск в веки. Потом она напудрила Кэт. Она пригладила и навела глянец на ее брови и положила три слоя туши на ресницы, подчеркнула губы и накрасила их, потом все стерла и накрасила снова, приподняла голову Кэт и повернула лицом к свету. Кто-то постучал в дверь, а потом затряс ее.
— Погодите! — выкрикнула Эми. И потом: — Да в чем дело-то, неужели нельзя отлить за бревном?
Она не позволяла Кэт взглянуть в зеркало, пока не закончит.
— И не улыбайся, — предупредила она. — Весь эффект испортишь.
Кэт отвесила челюсть и молча уставилась на свое отражение. Губы ее стали похожи на сочные лепестки, лепестки лилии. Эми оттянула ее от зеркала:
— Я не это имела в виду. Лучше вообще на себя не смотри, не надо тебе смотреть, выглядишь прекрасно.
— Придержи свой драгоценный мочевой пузырь, мы выходим! — крикнула она тому, кто теперь ломился в дверь, или тому, кто продолжал ломиться.
Эми сунула свои запасы в сумку и закинула ее под ванну. Она позвала Кэт:
— Пойдем, красавица.
Кэт и Эми танцевали на дощатом причале, смеясь и подначивая друг дружку. Какие-то мужчины попытались внедриться между ними, разбить пару, и какое-то время женщины их не впускали. А потом сдались, расцепили объятия, изображая на лицах тревогу и хлопоча руками, подобно подбитым птицам, когда те понимают, что пойманы, и каждая из них закружилась в орбите новоявленного партнера.
Кэт танцевала с мужчиной, которого она не помнила и до этого не видела на вечеринке. Он вроде был ровесником Коттара. Высокий, с несколько округлившейся линией талии, бесцветной курчавой копной на голове и болезненной синевой под глазами.
— Вдруг я упаду? — сказала Кэт. — Мне дурно. Вдруг я свалюсь в воду?
— Я тебя удержу, — заверил он ее.
— Мне дурно, но я не пьяна, — сказала она.
Он засмеялся, а она подумала: «Ну да, все пьяные так и говорят».
— Правда? — спросил он, и это было правдой, потому что она в этот вечер даже не пригубила ни пива, ни пунша.
— Если, конечно, алкоголь не проник сквозь кожу, — сказала она. — Осмотически.
Он не ответил, но прижал ее к себе, а потом отпустил, не отрывая от нее взгляда.
Соития Кэт и Кента были нетерпеливыми и усердными, но в то же самое время сдержанными. Они не обольщали друг друга, но так или иначе ковыляли к интимности или к тому, что они понимали под интимностью, но никогда не заходили дальше. Если у вас всю жизнь один партнер, ничего не может быть особенным, ибо эти отношения уже особые. Они видели наготу друг друга, но в такие минуты им не приходилось смотреть друг другу в глаза.
А теперь Кэт делала это с незнакомым партнером, не отрываясь. Они прижимались и отпускали друг друга, кружили и уворачивались, выставлялись друг перед другом и глядели друг другу в глаза. Их глаза заявляли, что это их представление — ничто, ничто по сравнению с обнаженной схваткой, которую они могут устроить, если захотят.
