– Игра еще не закончилась, – сказал Барс, не двинув ни единой мышцей пасти, и сорвался с места.
Он мчался в сторону города крупными прыжками, так мягко и легко, словно вообще ничего не весил. Кошки побежали за ним, но тут же отстали – они казались его мелкими неуклюжими копиями с коротенькими лапками. А вот Освальд, который тоже бросился следом, отставать не собирался. Он бежал с такой скоростью, что Генри понял: отец надеется, что Барс приведет его к тем, кто поможет исполнить его мечту.
И Генри побежал следом. Он уже не понимал, какой исход событий пугает его больше, но вперед его гнало любопытство, а не страх. Ему хотелось узнать, что это за место и почему Барсу пришлось его покинуть, хотелось узнать, кто живет в разноцветных домах и что именно угадал Эдвард. За спиной он слышал топот Эдварда и Хью, шарканье корней скриплеров, беспомощное ворчание Худого Пальтишки, легкие шаги Розы и Джоанны, неуклюжий бег Джетта. Когда Генри влетел в город, Барс и Освальд уже скрылись из виду, а остальные сильно отстали, – и никто, кроме него, не увидел на одной из боковых улиц человека.
Мальчик в пестрой одежде стоял, прислонившись к стене, и смотрел на Генри – точнее, на грибня, которого тот по-прежнему держал на руках: на своих двоих Соломка ни за что не угнался бы даже за скриплером.
На всесильного волшебника мальчик был совершенно не похож – обычный малыш с толстыми щеками и круглыми серыми глазами. Он прижимал к себе какую-то мягкую игрушку, и, наверное, ему показалось, что их с Генри это роднит. Генри, указав на грибня, вопросительно поднял брови: «Хочешь посмотреть?», но мальчик засмеялся и скрылся за углом.
Генри прислушался: отца и Барса было уже не слышно, а остальные еще не выбежали из-за поворота. Где дети, там всегда есть и взрослые: что, если мальчик приведет его к кому-то, кто поможет всех спасти? Грибень – невероятно милое существо, он поможет подружиться с мальчиком, а тогда и взрослых будет легче убедить, что Генри и остальные пришли с миром. Он не был уверен, что намерения отца можно отнести к мирным, но, может, местные как раз и помогут его остановить так, чтобы не пострадали все остальные. И Генри, резко сменив направление, помчался туда, где скрылся ребенок.
Мальчик знал, что за ним бегут: пару раз он обернулся через плечо, но испуганным не выглядел, наоборот – улыбался, будто все это игра. Он свернул в один переулок, в другой, а потом влетел в один из домов, и Генри, не думая, уместно ли врываться в чье-то жилище, вбежал на крыльцо, распахнул дверь – и замер на пороге.
За дверью была роскошная комната, которую Генри сразу узнал: Золотая гостиная королевского дворца. Из окон видны были пышные верхушки садовых деревьев, и секунду Генри всерьез размышлял о том, что окна расположены очень высоко, а он вошел сюда прямо с улицы. А потом в голове у него настала абсолютная тишина, потому что женщина, сидевшая за столиком у окна, развернулась к ребенку, бежавшему к ней от двери.
– Мама! – завопил мальчик так громко, словно она была в соседней комнате. – Мы скоро выходим? Я хочу быстрее гулять!
– Скоро, солнышко, поиграйте пока, – весело сказала она, застегивая сережку в ухе, и снова отвернулась к зеркалу. – У папы дела, ему надо закончить.
Мальчик недовольно захныкал, бросил игрушку в кресло и начал подскакивать на месте, глядя на яркую зелень за окном, на то, как ветер раздувает штору, а потом замолчал и с разбегу прыгнул на диван. С дивана раздался вопль, и Генри на негнущихся ногах подошел ближе. Там лежал мальчик постарше и читал книжку, а младший приземлился прямо на него и теперь вдавливал брата лицом в диван. Генри опустился на подлокотник дивана, потому что собственные ноги внезапно перестали его держать.
Он знал, почему никто его не замечает. И он знал всех в этой комнате, даже игрушку, которую мальчик бросил в кресло. Обе лапы у господина Теодора пока что были на месте, но Генри помнил: это ненадолго. Он помнил этот день, но детали из памяти стерлись, и он вздрогнул от неожиданности, когда Роберт, продолжая прыгать у Эдварда на спине, завопил:
– Я леопард! Давай играть в битву леопардов?
– Ай! Отстань, я читаю! – сказал Эдвард, безуспешно пытаясь спихнуть с себя брата.
Роберт начал, пыхтя, вырывать у него из рук книжку, а Эдвард тянул ее к себе, весь красный от усилий и негодования, – краснеть он и тогда умел. Битва за книгу закончилась тем, что из нее вылетела страница. Это вызвало у обоих испуганный вопль. Шуму от них двоих было столько, что хватило бы и на пятерых детей, но мама спокойно сидела перед зеркалом и красила губы кисточкой с бледно-розовой краской. Увидев, что стало с книжкой, она только головой покачала, будто устала тратить слова каждый раз, когда они что-нибудь портили.
Мама снова повернулась спиной, и Генри захотелось попросить ее не отворачиваться, взглянуть на него, но он знал: она его не услышит, она вообще не знает, что он здесь. И хотя этот день прошел давным-давно, все вокруг было совершенно реальным: жесткая ткань подлокотника, цветочный запах весны, крики детей.
– Ты испортил книгу! – возмущался Эдвард, пытаясь одновременно приладить страницу обратно и ткнуть Роберта головой между спинкой и сиденьем дивана.
– Да ладно, вечно твоя дурацкая книжка! Давай лучше играть в леопардов! – Роберт ловко выхватил книгу, бросил ее в кресло и схватил господина Теодора. – Смотри, это наша добыча, мы ее поймали, но не можем поделить – давай отнимай!
Вот теперь, глядя на Роберта, Генри понял, почему никто не узнал его, когда он десять лет спустя вернулся во дворец. Роберт был пухленький, с толстыми щеками и невероятно подвижным лицом, выражение которого менялось пять раз в минуту, – Генри и сам себя едва узнал.
– Сколько раз говорила: не трогайте господина Теодора днем, он игрушка для сна, – сказала мама, разглядывая себя в зеркале. – Он столько прожил, а вы его рано или поздно прикончите.
– Да мы аккуратно, – успокоил ее Роберт, прервав очередную попытку Эдварда дотянуться до книги. – Ну, давай, давай нападай! Р-р-р!
Он куснул Эдварда в плечо, тот его пнул и, видимо, тоже вошел во вкус игры в леопардов. Они сосредоточенно выдирали друг у друга игрушку, не забывая рычать и щелкать зубами, пока у господина Теодора не треснул шов, на котором держалась передняя лапа, – они и правда старались быть осторожными, но он, видимо, был слишком стар для таких игр. Изнутри вылезло что-то мягкое и серое, дети испуганно замолчали, и мама тут же обернулась – кажется, их молчание казалось ей куда более подозрительным, чем крики. Увидев пострадавшего господина Теодора, она расстроенно цокнула языком и пересела на диван.
– Эх вы, дикари. Да что с вами сегодня такое? Не заболели? – Она легонько ущипнула их за щеки. – Ладно, не плачьте, глядите, какой сегодня хороший день! Для слез совсем не подходит. Господина Теодора жалко, но знаете, что я вам скажу? – Она понизила голос и зашептала, как будто рассказывает секрет: – Когда что-то портишь, плакать бесполезно. Надо просто исправить это, и все. Завтра попросите у Карла клей и иголку с ниткой. Вместе вклеите страницу и пришьете лапу господину Теодору, и все будет хорошо. Ладно? Обещаете? – Она поцеловала обоих в волосы. – А теперь мне пора напомнить вашему папе, что мы идем на пикник, иначе он так и будет работать, пока не стемнеет.
