Джоанна посмотрела так, будто не могла поверить, что все еще говорит с ним, а потом нехотя ответила:
– Нам весело вместе. Всегда есть о чем поговорить. Он знает меня, я знаю его. И когда мы долго не видимся, мы скучаем друг по другу и не сомневаемся, что никто на свете не понимает нас так хорошо. – Она потрясла головой и вдруг посмотрела на него в упор. – Так было, пока не появился ты, маленький слюнявый гаденыш, и, знаешь, я бы тебе сердце вырвала и сожгла. Я не возражала против того, чтобы использовать сына короля, почему бы нет? Но он полюбил тебя. Вот из-за чего весь наш план пошел прахом. Его любовь принадлежала мне. Только мне. А ты ее отнял. – Она покачала головой и хотела догнать Розу, но снова замедлила шаг. – О, ну, конечно, мое место заняли, пока я с тобой болтала. Эх вы, котятки в корзинке. Меня тошнит от вас всех.
Роза продолжала всхлипывать и издавать какие-то мокрые, задыхающиеся звуки. Эдвард догнал ее, взял узел и протянул ей платок.
Какое-то время Эдвард молча шел рядом с Розой, а потом вытащил что-то из внутреннего кармана куртки. Роза выдавила дрожащий смешок, и Генри сразу узнал то, что было у Эдварда в руке: два цветка из Тайной Ниши за фонтаном в Самайе, две розы – белая и бледно-желтая, совсем свежие, хотя прошло два дня с тех пор, как их сорвали.
– Они волшебные, – неловко сказал Эдвард. – Если двое влюбленных уколют себе пальцы и лепестки осыплются, значит…
– Значит, они не любят друг друга по-настоящему, – хрипло проговорила Роза и с силой потерла лицо платком. – Как в той сказке, да? А если любят, цветок умрет только вместе с их любовью. Эдвард, спасибо, это чудесный подарок, но я уверена, что если мы с тобой уколем пальцы…
– Я не для этого их сорвал, – покачал головой Эдвард. – Должен же принц заботиться о подданных. Хотел, когда мы вернемся во дворец, дать вам с Генри эту розу на глазах у короля, чтобы он понял: вы друг друга любите, и, раз уж мы в волшебном королевстве, можно считать цветок достаточным основанием, чтобы расторгнуть нашу помолвку, не замарав твою честь этим отказом.
Роза уставилась на него, и Генри хотел гордо перестать прислушиваться к разговору, но не смог себя заставить.
– Больше это не имеет смысла, но… – Роза сглотнула. – Спасибо тебе.
Эдвард только отмахнулся.
– Хватит благодарить, это пустые слова. Я просто хочу, чтобы цветок был у тебя. Даже если со мной в этом путешествии что-нибудь случится, ты сможешь однажды выбрать себе того, кто понравится. – Он вложил ей в руку белую розу. – Не выходи замуж, пока не проверишь, выживет ли цветок, ладно?
Роза посмотрела на Эдварда, потом на цветок в своей руке, и на ходу неверным движением приколола его к платью на груди. В лесу была зима, холодная и бесснежная, и Роза бережно накрыла цветок полой своей меховой безрукавки.
– А второй ты сорвал для себя?
– Нет, – хмыкнул Эдвард. – Хотел подарить Агате и Симону, чтобы король убедился, что их помолвку тоже можно считать ошибкой. Цветок бы не просто завял, его бы на клочки разорвало.
Роза улыбнулась такой искренней улыбкой, какой Генри ни разу не видел на ее лице.
– Ты для этого взял в поход Симона? От него же никакого толку. Но ты хотел убедиться, что Агату не выдадут за него, пока тебя нет.
– Возьми второй для нее. Если что, передашь. – Эдвард протянул Розе желтый цветок, и она взяла. – Не хочу, чтобы вы обе испортили себе жизнь. Мы же вчетвером были лучшими друзьями, помнишь? Я, Роберт и вы с Агатой. Помнишь, моя мать повторяла, что надо переженить нас друг на друге, когда вырастем? Кто же знал, как все закончится.
– Ты и сейчас мой лучший друг, – тихо сказала Роза, а потом вдруг пригнула к себе его голову и поцеловала в висок. – Это были ужасные десять лет, но они закончились, верно? И у меня тоже есть для тебя подарок. Вот он: Генри не врал. – Эдвард тут же покраснел от гнева, но Роза все равно договорила. – Это действительно он, я чувствую, и наплевать, что у него изменился цвет глаз.
– Нет, – процедил Эдвард, едва проталкивая слова сквозь сжатые зубы. – Не смей это говорить. Он соврал, и я даже понимаю зачем, но это не превращает ложь в правду. Не превращает, слышишь?
Он собирался прошипеть что-то еще, но тут его прервали сразу два события. Во-первых, лес закончился, и вид за ним открылся такой, что Освальд, который шел первым, резко остановился. Во-вторых, закончилась зима, и если до этого Генри казалось, что времена года быстро меняются, то сейчас он понял, что такое действительно быстро. Воздух за минуту прогрелся градусов на десять, запели птицы, на деревьях начали распускаться листья, – как будто здесь само понятие времени окончательно потеряло смысл.
Они стояли на голой полосе земли вдоль края обрыва. Широченный разлом уходил и вправо, и влево насколько хватало глаз, а прямо перед ними через него был перекинут мост. Не волшебный, не прозрачный – обычный каменный мост, только очень древний. Генри даже представить себе не мог, как его ухитрились построить над такой глубокой пропастью. Воздух нагрелся еще сильнее, новенькие листья на деревьях полностью раскрылись и тут же начали желтеть и падать.
– Мост в этих дебрях? – выдохнул Джетт. – Если здесь никто не был от начала времен, кто ж тогда его построил?
Освальд, кажется, задавал себе тот же вопрос. Он коснулся каменных перил моста так, словно думал, что мост – просто видение, которое сейчас растворится. Генри подошел и тоже положил руку на камни, холодные и пугающе настоящие.
– Нужно идти, потом разберемся, – напряженно проговорил Освальд, оглядываясь на лес, в котором снова наступила зима.
Он вступил на мост первым, осторожно раскинув руки, но, кажется, простоявшие тысячи лет камни осыпаться не собирались, и Освальд пошел вперед, с каждым шагом все быстрее. На той стороне леса больше не было, только низкие, искривленные кусты, как на болоте. Времена года там не менялись, ветер не дул – все застыло в таком мрачном покое, что Генри невольно спросил себя, бывают ли эти голые ветки и черная земля хоть когда-то покрыты листьями и травой.
А потом ему в голову пришел еще один вопрос, но задать его Генри смог не сразу – сначала дождался, пока все перейдут. У него было подозрение, что мост может осыпаться за последним из идущих, отрезав путь назад, но мосту, кажется, было совершенно все равно, что кто-то по нему прошел.
– Что дальше в записках Перси? – спросил Генри, когда наконец перебрался на другую сторону.
– Он пишет, что повернул назад, не добравшись до цели, – сказал Освальд, глядя на пустынную землю перед собой. – Вот цитата: «Земли Ужаса заставили меня свернуть с пути. Это место создано страхом, оно обнажает саму твою суть, а нет для человека ничего столь же невыносимого, как он сам». На этом записки нашего дорогого Перси Отступника обрываются.
– Земли Ужаса? – переспросил Генри. – А раньше ты не мог сказать?
– А вы бы тогда пошли? Но теперь уже отступать некуда. Лично я прекрасно знаю, кто я такой, меня этим не испугаешь. – Он вытащил меч. – К тому же у нас есть не только мое прекрасное оружие, но и твои, Генри, смертоносные руки, а также сила великой волшебницы.
