— Смерть будет благословением для такой, как ты, — продолжила я. — Признай это. Ты слишком горда, чтобы осознать, что ты сделала со своим сыном. Ты скорее умрешь, чем сознаешься, что сделала что-то не так. Жалкая тварь, — фыркнула я, пиная ее по ступне, и добавила: — Свинья.
Мой голос отражался от стен странным коротким эхом. Мисс Польк отвернулась; лицо ее застыло от страха, она зажмурилась, но время от времени чуть приоткрывала глаза, чтобы взглянуть на револьвер. И тихо хныкала.
— Ты хочешь умереть? — Я неожиданно рванулась к ней, остановив дуло в дюйме от ее лица, потом оглянулась на Ребекку. Она стояла посреди зыбких теней, широко раскрыв глаза и улыбаясь. — Признавайся! — заорала я на миссис Польк еще громче, чем прежде. Я была так захвачена своей убедительной симуляцией ярости, что действительно начала ощущать гнев. Сердце мое неистово колотилось. Весь погреб казалось, скрылся в черноте, кроме обрюзгшего тела миссис Польк, содрогающегося на полу. Словно опьянев, я снова набросилась на нее. Присев, попыталась ударить ее пистолетом по голове, но удар едва скользнул по ее макушке. По моему сжатому кулаку мазнули грязные волосы. И все же этот жест заставил ее сжаться и заплакать еще сильнее.
Ребекка сделала шаг вперед.
— Я не смогу защитить вас, если вы не признаетесь, — произнесла она и добавила: — Эйлин уже случалось убивать людей, знаете ли.
— Верно, — подтвердила я.
Это была нелепая сцена: две девушки занимаются общим делом, толком еще не познакомившись друг с другом. Если б мне пришлось снова делать это, я бы спокойно прижала ствол револьвера к груди женщины и позволила бы Ребекке произносить речь. Я не вышла бы так из себя. Когда я оглядываюсь назад, мне стыдно за этот эпизод. Но как бы по-дурацки я ни размахивала револьвером, само его наличие у меня оказало воздействие на миссис Польк. Выражение надутой спеси окончательно сбежало с ее лица, и когда она открыла глаза, они были полны ужаса и готовности.
— Расскажи нам, что произошло в этом доме, — зловеще прорычала я и приставила пистолет к ее виску.
— Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, — захныкала она, дрожа всем телом.
— Я не сделаю тебе ничего плохого, если ты будешь говорить, — заявила я. Но женщина только подвывала и всхлипывала.
Через несколько минут моя рука устала, и я опустила револьвер. Всякий раз, когда миссис Польк открывала глаза, я поднимала его снова. Наконец женщина вскинула голову и скрипнула зубами.
— Ладно, вы победили, — выговорила она.
— Ты собираешься говорить? — спросила я, без необходимости повысив голос.
— Отлично, — промолвила Ребекка, хлопая в ладоши. — Слава богу.
Я отошла от миссис Польк и села на холодный земляной пол, подтянув колени к груди под пальто, чтобы не терять тепло тела. Пар от моего дыхания оседал каплями на моем лице под шарфом. Я смотрела, как женщина переводит дыхание и собирается с силами. Револьвер согрелся в моей руке.
— Мы ждем, — поторопила я ее. Она кивнула.
Я гадала, насколько хорошо мой отец был знаком с Польками, пока еще был копом? Быть может, они с мистером Польком время от времени болтали за чашкой кофе, жалуясь на своих жен и детей? Я не помню, встречалась ли когда-либо с мистером Польком, но если и встречалась, он не произвел на меня ни малейшего впечатления. Полагаю, именно такими и бывают эти больные люди. Они выглядят совершенно неприметно, но за закрытыми дверьми превращаются в чудовищ. Сидя там, я думала о том, что если б миссис Польк просто пошла и рассказала обо всем в полиции, ее просто отправили бы прочь, сочтя, что у нее больное воображение. Супруга, способная сочинить такую невероятную историю, дабы очернить своего мужа, будет выглядеть последней тварью в глазах его коллег. Я уверена, что именно так это воспринял бы мой отец.
— Я сейчас вернусь, — прошептала Ребекка.
Вздрогнув, я снова подняла револьвер.
— Куда ты идешь? — спросила я, глядя, как она пересекает подвал. Миссис Польк заерзала и хлюпнула носом, оглядываясь в замешательстве.
— Взять что-нибудь, на чем можно писать, — ответила Ребекка приглушенным тоном. — Вы подпишете свои запротоколированные показания, — добавила она громче, обращаясь к миссис Польк. — И мы с вами условимся, что мы никогда не обратимся в полицию по поводу этого случая. Это мы тоже запишем и заверим.
Повернувшись, она сделала мне знак навести револьвер на миссис Польк. Я послушалась. Потом Ребекка взбежала по крутой лестнице, закрыв за собой дверь в кухню. Я слышала, как ее шаги звучат в доме; когда она поднялась на второй этаж, этот отзвук сделался тише. Я положила револьвер на колени и посмотрела на миссис Польк.
— Мне действительно все равно, что ты сделала, — сказала я ей. — Просто сознайся, и она отпустит тебя, и ты никогда больше нас не увидишь.
Я поняла, что сопротивление сломлено. Миссис Польк сдалась. Я ждала, что Ребекка придет и развяжет ее, и будет гладить по спине, пока та пишет признание, всхлипывая и моля Господа простить ее. Я направила револьвер в сторону миссис Польк, ожидая новых испуганных криков. Но эта женщина просто хмуро смотрела на меня.
— Я расскажу вам все, и что потом? — спросила она. — Что мне тогда делать?
— Не знаю, — честно ответила я. — Бежать прочь?
Миссис Польк снова заплакала, на сей раз тихо, размазывая сопли по лицу.
— Мне некуда бежать, — сказала она наконец. — У меня нет денег. Мне негде больше жить, кроме этого дома.
Я пожала плечами. Я думала о своей коробке с деньгами дома, на чердаке. Отдала бы я эти деньги миссис Польк, отказавшись от собственного побега, лишь бы освободить ее и отвести кару властей от нас с Ребеккой? В голове у меня теснились мысли. Я слышала, как наверху Ребекка чем-то стучала, скрипела половицами. Я ждала, что она вернется и воздаст мне хвалу, поблагодарит меня от всей души, скажет, что я героиня, ангел, святая. Потом мы можем уехать вместе. В Нью-Йорке люди целовались под развешанными ветками омелы, танцевали, пили шампанское и влюблялись. А где была я? В грязном подвале наедине с женщиной, привязанной к трубе. Я больше не хотела видеть, как плачет миссис Польк. Я считала, что хорошо сыграла свою роль. Я встала, отряхнула от грязи заднюю часть своего пальто и указала револьвером в потолок.
— Она просто хочет помочь, — сказала я, понимая, что могу отправиться за решетку, если что-то пойдет не так. И все-таки я не боялась. Я опустила оружие.
— Знаете, она права, — начала миссис Польк. — Эта леди, ваша подруга. — Голос ее был высоким и монотонным, иногда в горле ее хлюпала слизь. — Мой мальчик не солгал про своего отца. У Митча, моего мужа, были дурные привычки. Понимаете, странные вкусы. Я думаю, некоторые мужчины бывают такими. Я так и не привыкла к этому, но вы должны понять. Я просто не могла уйти. Когда вступаешь в брак, то даешь клятву чтить своего мужа и повиноваться ему. Я так и делала. Куда мне было идти? — Ее глаза блестели в слабом свете. Она сглотнула, посмотрела на потолок и откашлялась. (Куда запропастилась Ребекка?) — Сначала я думала, что Митч просто проверяет, спит ли наш сынок — так сделал бы любой хороший отец, — продолжила миссис Польк. — Я думала, он просто хочет убедиться, что Ли спокойно и крепко спит в своей постели. Все так делают. Но он задерживался надолго. И раз от раза все дольше. Не знаю, как часто это происходило. Иногда я чувствовала, как он выскальзывает из постели. Иногда я просыпалась только тогда, когда Митч возвращался, и тогда он обнимал и целовал меня, и… ну, вы понимаете. Мы по-настоящему не были с ним вместе с тех пор, как родился Ли. Я потеряла интерес. Мы потеряли интерес. Но неожиданно Митч снова захотел быть со мной. Я была польщена. Но у меня началось воспаление там, внизу… О боже, — вздохнула она, — в моих интимных органах. Врачи сказали, что мне нужно лучше подмываться. Я сочла, что это моя вина. А потом стала задумываться: может быть, Митч привез что-нибудь из летней поездки к своему брату в Торонто — или, по крайней мере, он говорил, что ездил туда. Триппер? Я не знала, что и думать. Но воспаления у меня продолжались. Потом я как-то раз встала посреди ночи, вышла из спальни, заглянула в комнату Ли и увидела Митча в его постели. Сначала я не поняла, чем они занимаются, и просто вернулась в свою кровать. До меня не сразу дошло, клянусь вам. Какая женщина ожидает, что ее муж сделает что-то подобное? В это трудно было поверить. Но со временем я смирилась с этим. Я говорила себе, что это не приносит такого уж вреда. Я думала, что это не столь уж плохо. И Ли никогда ни на что не жаловался, поэтому я решила, что всё в порядке. Я думала, что я, наверное, ничего не понимаю в мужчинах. Может быть, все мужчины делают это со своими сыновьями. Со временем начинаешь считать это правдой. Что я могла знать? А Ли выглядел и вел себя совершенно нормально. Тихий ребенок, послушный ребенок, с хорошими оценками в школе, милый мальчик… Редко говорил что-нибудь, любил играть с соседскими ребятишками, ничего необычного. Так что я привыкла к этому. А потом я решила, что если он будет чистым, станет лучше для всех нас. Может быть, у меня прекратятся воспаления. Понимаете, мне было больно, когда мы с Митчем были вместе. Ли все равно ел мало, и мне нужно было знать, какая пища за какой срок выходит, чтобы легче было делать клизмы. Знаю, это звучит смешно. Я знала, что делаю нечто неправильное. Но Ли был таким милым мальчиком, таким храбрым, он никогда не сомневался в том, что так нужно… Он просто всегда хотел, чтобы другие были счастливы. Он говорил: «Я просто не хочу, чтобы кто-то на меня сердился». В школе он делал для меня красивые открытки на Рождество и День святого Валентина. Я думала тогда: «Хороший мальчик». Поэтому я просто делала счастливое лицо. Что мне еще оставалось? Тебе никто не рассказывает о таких вещах. Тебя никто не готовит к таким проблемам.
