Не могу сказать точно, почему Ребекка решила втянуть меня в свои действия. Действительно ли она считала, что я могу ей помочь? Или я должна была присутствовать там лишь затем, чтобы наблюдать за ее блестящим проектом и отпустить ей грехи? Я снова и снова задавала себе вопрос: насколько искренним было ее сочувствие? Какие именно у нее были мотивы для того, чтобы вмешаться в драматическую историю семейства Польк? Быть может, она искренне считала себя той, у кого есть власть принести кому-то возмездие за грехи, что она может свершить правосудие благодаря своему разуму, своему блестящему мышлению? Быть может, те, кто рожден в привилегированной среде, иногда впадают в такие заблуждения. Но сейчас она была напугана. Вероятно, миссис Польк оказалась более закосневшей во зле, чем рассчитывала Ребекка.
— Оставь ее там еще на несколько часов, — предложила я. — Это будет наказанием для нее. В конце концов она заговорит.
— Но она не сказала ни слова, — всхлипнула Ребекка и снова прислонилась к напольному шкафчику, скрестив руки на груди. — Эта клятая баба не желает признаваться. Она просто непрошибаема. Такая же молчунья, как ее сын.
— Напои ее, — выдвинула я еще одно предложение. Когда люди пьяны, они всегда говорят то, о чем хотели умолчать.
— С ней это вряд ли сработает, — вздохнула Ребекка. — К тому же винные магазины уже закрыты. Нам нужно письменное признание. Что-то, что она не сможет отрицать впоследствии. Но она недостаточно напугана, чтобы сознаться хоть в чем-то. И я не смогу выбить признание силой. — Ребекка многозначительно посмотрела на меня. — Ты когда-нибудь кого-нибудь избивала? — спросила она, с явным усилием выговаривая слова и запинаясь.
— Нет, — ответила я, — хотя иногда представляла себе это.
— Конечно, конечно. — Она снова принялась расхаживать по кухне, отщипывая кусочки от нового ломтя хлеба и скатывая их между пальцами в маленькие шарики. В желудке у меня заурчало. — Нам нужно подумать. Как следует подумать.
Миновало несколько секунд. Потом ко мне пришло решение, такое простое и легкое, что я едва не рассмеялась. Я повернулась к своей сумочке, висящей позади меня на спинке моего стула, осторожно достала револьвер и положила на стол.
— Это — моего отца, — пояснила я, морща лицо от неудержимого желания засмеяться, хотя пыталась плотно сжимать губы, чтобы даже не улыбнуться.
— О боже, — пробормотала Ребекка, широко раскрыв глаза. Халат упал с ее плеч. Она направилась к столу; халат волочился за нею, подобно королевской мантии. — Он настоящий? — Глаза ее были стеклянными от благоговения.
— Настоящий, — подтвердила я. Ребекка протянула руку, чтобы коснуться пистолета, но я забрала его, крепко держа правой рукой. — Тебе лучше не трогать его. Он может быть заряжен, — сказала я ей, хотя полагала, что это не так. Каким образом он мог оказаться заряжен?
[12] Мой отец не был настолько безумен, считала я.
— Это невероятно, — промолвила Ребекка. Но потом спросила: — Почему он у тебя? Зачем ты принесла его с собой?
Что я могла сказать? Во что она поверила бы? Я сказала правду.
— Мой отец болен, — призналась я, постучав по своему виску согнутым пальцем, — и я боюсь, что он может что-нибудь сотворить, если оставить его наедине с оружием.
Ребекка мрачно кивнула.
— Понимаю. Ты — ангел-хранитель своего отца. Спасаешь его от него самого.
— Спасаю других, — поправила я. Я не хотела, чтобы Ребекка считала меня мученицей. Я хотела быть героиней.
— Крутая девушка, — произнесла Ребекка, бросив на меня лукавый, заговорщицкий взгляд — тот же самый, который я видела в «О’Хара» несколько дней назад. — Из нас получится отличная команда, — добавила она.
Я представила нас обеих в качестве некоего дуэта нарушительниц закона: Ребекка со своим нахальством и своеобразным отношением к морали, и я со своим пустым взглядом и револьвером. Я положила оружие обратно на стол. Ребекке, похоже, очень хотелось подержать его в руках.
— Пойдем вниз, — сказала она, поднимая с пола свой халат и, сморщив нос, туго затянула пояс халата на талии. — Там грязно, — пояснила Ребекка.
Но я медлила. Если внизу действительно лежала связанная женщина, это означало, что мое время наедине с Ребеккой на исходе.
— А что, если Ли солгал? — спросила я. — Что, если он все это придумал? У него было время, чтобы выдумать вескую причину для убийства и обвинения матери. Миссис Польк может быть невиновна. Как ты думаешь?
— Эйлин. — Ребекка сурово посмотрела на меня, прижимая ладони к груди. — Если б ты только видела слезы этого мальчика, слышала этот рассказ из его собственных уст, видела, как он дрожит и плачет, ты ни на секунду не усомнилась бы в его словах. Смотри, — сказала она, кладя фотографию мистера Полька рядом с пистолетом. — Этот человек заслуживал куда худшего, чем то, что получил. Разве ты не видишь?
Я снова взглянула на снимок, на эти полуприкрытые, скошенные вбок глаза. Мертвое тело было таким странным, навевающим тревогу, что я невольно поверила — он заслужил свою кару. Верить в обратное было слишком тяжело. В те времена я готова была поверить во что угодно, лишь бы избежать столкновения со страшной действительностью. Такова молодость.
— Ладно, — кивнула я. — Ты думаешь, револьвер на нее подействует?
— Память — хитрая штука, — отозвалась Ребекка. Она чуть успокоилась, ее тревога словно бы унялась. — Миссис Польк находится в состоянии глубокого отрицания. Она хранила тайну так тщательно, вероятно не обмолвившись о ней ни единой живой душе, что ей, вполне возможно, трудно даже вспомнить, что происходило на самом деле. Люди жалеют ее, ты ведь знаешь. Все считают ее просто одинокой скорбящей вдовой. Никто не захочет расспрашивать женщину, находящуюся в таком состоянии. Никто не хочет даже находиться рядом с ней — рядом с жертвой ужасных обстоятельств. Мы все считали, что она просто жалкая, несчастная женщина. Но никто не додумался задать ей правильные вопросы. Я первая, кто озаботился этим. — Ребекка собрала волосы сзади и быстро, умело заплела их в косу. Она была невероятно красива, даже в резком свете голой лампочки, даже с красными припухшими глазами. — Она ни разу не навещала Ли с тех пор, как тот попал в «Мурхед». Только после того, как я, прочитав его дело, позвонила ей.
На мгновение Ребекка словно бы впала в отрешенную задумчивость, глядя на дверь погреба.
— Эйлин, — сказала она наконец, оборачиваясь и пристукивая кулаком по столу. — Если миссис Польк поверит, что на кон поставлена ее жизнь, у нее не будет причин отрицать что-либо. Она сможет признаться. Мы можем дать ей такую возможность, вне зависимости от того, хочет она этого или нет. Впоследствии она будет нам благодарна. Мы делаем хорошее дело. Вот увидишь. Давай так… — Ребекка потянула шарф, болтавшийся у меня на шее. — Мы скроем твое лицо. Так будет страшнее, и она не узнает, кто ты такая. Она не сможет опознать тебя, хотя и видела тебя в «Мурхеде». А если опознает, это может осложнить ситуацию.
