И все же успех был ему обеспечен. Время, дух эпохи, церковь – все было на его стороне. Исландская республика оказалась не чем иным, как анахронизмом, языческим и антимонархическим. Не только норвежские епископы, подобно активному участнику всех интриг Хейнреку, но и исландские, такие, как Бранд, Арни и Йорунд, оказались среди наиболее решительных противников старой конституции. Они выступали за монархию, поскольку монархия отстаивала интересы церкви. Все эти епископы, будь то до или после потери национальной независимости, боролись за право контроля над любой церковной собственностью, включая церковные постройки и все ее доходные статьи. Все эти споры возникли из-за того, что здания христианских церквей, равно как и предшествовавших им языческих храмов, являлись личной собственностью построивших их вождей. Переход прав собственника в руки церковных представителей означал обеднение таких богатых семей, как Оддаверьяры, и полное разорение менее значимых годар. По этим и многим другим причинам старый образ жизни оказался полностью разрушен, а старая культура была уничтожена в своей основе. Исландские фермеры, являвшиеся настоящей опорой национального государства, все более и более страдали от войн и беспорядка. Они жаждали мира, но после 1250 года и отзыва Торда Какали не видели никакой возможности прекращения этих бедствий, кроме милости могущественного норвежского короля. Когда Торгильс Скарди предложил себя в качестве вождя над Скагафьордом после своей победы при Твере в 1255 году, именно хуторян Бродди Торлейфссон ответил ему за себя и за прочих хуторян. «Если мы должны служить кому-то, – заметил Бродди, – что ж, пусть это будет Торгильс. Но было бы лучше не служить никому, если бы только нас оставили жить в мире». Правление вождей оказалось полностью дискредитировано, и люди были готовы принять единственную альтернативу: правление короля. Все это привело к тому, что между 1262-м и 1264 годами все четыре провинции Исландии признали власть короля Хакона. Вскоре на острове появился новый гражданский и церковный закон, созданный на основе норвежского. В течение десяти лет в стране царил мир, а затем наступил период долгого застоя. По злой иронии судьбы исландцы вверили свое будущее в руки Норвегии именно в тот момент, когда в самой Норвегии начался период долгого упадка. С этого времени норвежцам придется непрестанно думать, как помочь самим себе, и им будет уже не до исландцев. Что же касается Исландии, то после непродолжительной радости по поводу увеличения экспорта рыбы эта страна начнет жестоко страдать из-за недостатка торговли и сообщения с внешним миром. Число независимых поселенцев неуклонно сокращалось, а сами они шли либо в арендаторы, либо в батраки. И, как это обычно бывает в тяжелые времена, бедняки становились еще беднее. Многие были доведены до полного разорения и теперь бродяжничали по всей стране.
Но не все злоключения исландцев были порождены деятельностью самих людей. Причина многих несчастий заключалась также в природных катаклизмах. С точки зрения геологии Исландия все еще была формирующимся островом, и ее население на себе прочувствовало все этапы этого становления. Климат становится все холоднее, морозы сковывали льдом моря, блокируя побережья и продлевая и без того долгие зимы (после 1270 года число подобных похолоданий заметно возросло). Но самое худшее было еще впереди. 1283 год открыл собой ряд лет, отмеченных голодом и чумой: в течение семи из последующих десяти лет люди и животные умирали от холода, эпидемий или голода. Начало нового столетия было отмечено извержением вулкана Хеклы, сопровождающимся сильными землетрясениями, а в 1301 году не менее 500 человек на севере острова умерло от эпидемии. Между 1306-м и 1314 годами лишь в течение двух лет люди были избавлены от землетрясений, извержений вулканов и чумы, в результате которых погибло огромное количество людей и были уничтожены основные средства существования. До конца XIV столетия вулканы на юге острова будут периодически извергать из себя огонь и лаву, опустошая целые районы страны. Фермы приходили в запустение, пастбища разрушались, люди и животные гибли в огне, под снежными лавинами и во время наводнений; а там, где небо затягивал дым, поднявшийся из жерла вулканов, птицы падали мертвыми на отравленную землю. Извержение в 1362 году Орэ-фаёкуля, сопровождавшееся взрывом ледника, по всей вероятности, было сильнейшим извержением в Европе с момента уничтожения Помпеи в 79 году н. э. (Взрыв ледника Катлы в 1918 году может служить прекрасной иллюстрацией разрушительной мощи этого феномена. Во время этого извержения в одну секунду выделялось около 200 тысяч кубических метров воды – примерно в три раза больше того количества воды, которое проносит за это время Амазонка. Памятником опустошительной деятельности Катлы служат безжизненные черные пески Мюрдаля.)
Весь район Орэфи на время обезлюдел, а два церковных прихода исчезли навсегда. Еще большую известность получила Хекла, «вечно пылающая гора», которую в Европе считали не чем иным, как пастью самого ада. По странному стечению обстоятельств Исландия отвечала представлениям как о христианском, так и о языческом аде: в первом случае – об огненном и пылающем, во втором – о ледяном и холодном. Когда же в конце концов эти две концепции соединились, Исландия вновь предстала олицетворением ада, в котором души осужденных отчаянно и безнадежно метались между подземным огнем, застывшими ледниками и плавучим льдом.
Несмотря на все это, Исландия как-то смогла выжить. Однако ее политическая зависимость, резкое сокращение морских путешествий, природные катастрофы и просто необходимость изо всех сил сопротивляться этим напастям не позволили ей прийти на помощь соседней Гренландии, когда последняя, в свою очередь, почувствовала на себе давление природных катаклизмов. Там норманны так и канули во мрак неизвестности без всякой надежды на спасение. Но Исландия благополучно прошла через XIV столетие, а впереди у нее – пусть пока неясный и отдаленный – уже брезжил рассвет.
Глава 2
Гренландия
Открытие и заселение
Начальная история Гренландии – это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.
Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия. В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя – Гуннбьяр-нарскер, – но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса
[8]. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Иса-фьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.
