– Так, Саша, так! – Я обрадовалась, что можно опять говорить спокойно. – Не надо мне никакого университета, но и… Пойми, я не виновата, что… разлюбила…
– Разлюбила?!! – Сычев поднял на меня измученные глаза. – Да разве ты любила?!! Ты же только принимала мою любовь! Думаешь, что я полный дебил?! Думаешь, не понимал этого?!!
– Ну… раз уж понимал…
– Да!!! Я все знал, только думал, что, может, все-таки полюбишь… потом, когда-нибудь… Разве меня не за что любить?!! Ты скажи!!!
– Есть за что, Саша!!! Конечно же, есть!!! Ты добрый, щедрый… Ты… ты любовник прекрасный… И вообще… Но я же не виновата, что не получилось…
– Не получилось… – горько повторил он. – И что теперь?
– Теперь нам надо расстаться. Прости меня…
Он встал с табуретки, бросил на меня грустный взгляд в надежде на то, что я его остановлю, но я не остановила. Он прошел в комнату, покидал в сумку первые попавшиеся вещи и ушел. Я торжественно выбросила в унитаз его макароны и недогрызенную сосиску. Все! С Сычевым покончено! Свобода! Какое же это прекрасное слово – свобода! Я обошла свою квартиру, складывая в большой полиэтиленовый пакет оставшиеся от него вещи: журналы «Исторический вестник», стопки белья, которые он не стал доставать из шкафа, бритвенные принадлежности и разную мужскую мелочевку. Пакет выставила на балкон. Мало ли, захочет забрать свои многочисленные носки и плавки. Мне чужого не надо. Претензий за то, что выбросила, – тоже.
Полностью насладиться свободой я не могла, потому что время от времени Саша звонил, уговаривая меня разрешить ему вернуться. Иногда приходил, пытаясь разжалобить уверениями в сумасшедшей любви, и даже приставал с поцелуями, надеясь, что вновь сработает половой инстинкт, который, в общем-то, и соединил меня с ним.
Таким образом валандалась я с Сычевым около полугода. На мое счастье, в нашем районе выстроили новую телефонную станцию и поменяли номера. Сашины звонки прекратились. Но он еще пытался ловить меня в подъезде, а потом все-таки исчез из моей жизни. Я искренне надеялась, что навсегда.
Еще полгода мне понадобилось на то, чтобы прийти в себя после этого «приключения» с преподавателем истории. Без Сычева, с подругой Татьяной, я съездила в Ялту и прекрасно провела там время. Перечитала кучу детективов и другой литературы, пересмотрела все свои любимые телепередачи до полного к ним отвращения и раз десять сходила в театр и в кино. А затем я уже не знала, что мне делать со своей свободой. О Ленечке я старалась не думать, но однажды поймала себя на том, что опять строю мужчинам глазки на улице и даже в том стройтресте, где продолжала работать. Когда ко мне снова начали подъезжать с определенными предложениями трестовские мужчины, прорабы и начальники строительных участков, я поняла, что, кроме Ленечки, не хочу никого знать. Все-таки он был прав тогда, когда говорил, что мы предназначены друг для друга. Как я ни старалась, так и не смогла влюбиться ни в Миргородского, ни в Сычева. Скорее всего, не смогу и ни в кого другого.
Когда тоска по Ленечке достигла своего апогея, как-то в пятницу после работы я решила заехать в ту квартиру, где он жил с родителями и сестрой. Если сейчас он с ними не живет, то я смогу хотя бы узнать, где он и что с ним.
Дверь мне открыл сам Ленечка. Я не успела ничего сказать, как он заключил меня в объятия.
– Ритка!!! Наконец-то!!! – радостно прошептал он мне в ухо. – Как же я соскучился! Уже сам хотел к тебе заявиться!
Из-за его плеча я увидела Елизавету Семеновну. Из дверной щелки она смотрела на меня с восторгом, потом, как мне показалось, даже подмигнула и исчезла в комнате. Ленечка взял меня на руки и понес к себе. Он кружил меня по комнате, приговаривая:
– Милая! Любимая! Одну тебя люблю! Всегда любил! Никого другого так и не смог полюбить, хотя старался!
Понятно, что, как только он поставил меня на ноги, мы слились в таком страстном поцелуе, какой моему бедному Саше Сычеву и не снился.
– Ленечка, Ленечка, чуть с ума не сошла без тебя, – твердила я ему, пока он стаскивал с меня одежду. – Только ты мне нужен! Один! Навсегда!!!
Мы провели в постели два дня. Когда я прошмыгивала в ванную, Елизавета Семеновна с Сергеем Ивановичем бросались в свою комнату и утаскивали за собой Ленечкину сестру Любашку, чтобы только не помешать мне, или изо всех сил старались сделаться незаметными, почти невидимыми. Просыпаясь за полдень после бурной ночи, мы обнаруживали у дверей поднос с едой.
– Мама старается, – смеялся Ленечка. – Они с отцом уж и не чаяли, что я смогу с кем-нибудь после… ну ты понимаешь…
Я понимала. И все-таки спросила:
– Ну а ты как? Успокоился… немного?
– Что значит, успокоился – не успокоился? – вздохнул Ленечка. – Разве моим спокойствием вернешь Наташу? Никогда себе не прощу! Мне нельзя было жениться на ней! Нельзя! – Он посмотрел в мои глаза. – Ты ведь тоже понимаешь, что нельзя было! Мы ведь…
– …предназначены друг для друга, – продолжила за него я.
– Теперь и ты это поняла?
– Теперь поняла…
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Я выйду за тебя замуж!
– Давай жить здесь! Родители будут только рады!
– А Любашка?
– Потерпит Любашка, никуда не денется! Она все равно целыми днями в библиотеке пропадает!
Я показала на большой портрет Наташи, который висел на стене, и сказала:
– Я не смогу жить рядом с ней…
– Но ты ведь смогла рядом с этим портретом… спать со мной…
– Я не в силах была удержаться, потому что истосковалась по тебе, но каждый день… смотреть ей в глаза не смогу.
Через неделю после этого разговора Ленечка переехал ко мне. Какое же это было восхитительное время! Мы не могли надышаться друг на друга. Я была абсолютно счастлива. Мне больше не надо было притворяться. Я любила Ленечку. Ленечка любил меня. Мы во всем совпадали. Хлеб и вовсе не резали. Ломали от одной буханки и кормили этими кусочками друг друга. Или откусывали от нее с разных сторон, постепенно приближаясь, а потом, забыв о стывшем супе, сплетались в объятиях. И под халатом я ничего не носила по собственной инициативе, без всяких на то просьб с Ленечкиной стороны. Я все время хотела его ласк. Он изнывал без моих. Мы любили друг друга. Так любили!..
Ленечка заканчивал институт. После получения им диплома мы собирались пожениться. Елизавета Семеновна говорила, что сама сошьет мне такое свадебное платье, при виде которого первые красавицы Питера скиснут от зависти. Мы с Ленечкой пытались внушить ей, что нам ничего такого не нужно. Я смеялась и говорила, что спокойно могу выйти замуж в джинсах, тем более что замужество случится со мной уже не в первый раз. Ленечка утверждал, что вообще не имеет права на пышную свадьбу после смерти Наташи, но его мать была неумолима. Она говорила, что видит (и всегда знала), как мы любим друг друга, безумно этим счастлива и хочет, чтобы мы запомнили свое бракосочетание на всю жизнь. В конце концов, мы с Ленечкой махнули на все рукой, и Елизавета Семеновна получила полную свободу действий.
