Я вытащила фотографию из-под осколков. На ней, обнявшись, улыбались молодожены: Ленечка и Наташа.
– Не смей!!! – совершенно дурным голосом крикнул Зацепин, вырвал у меня фотографию и по-змеиному прошипел: – И чтобы я тебя больше никогда не видел… И не вздумай притащиться на сорок дней…
Разумеется, я не притащилась и встречаться с Ленечкой больше не пыталась. Я замыслила умереть, как Ильина. Хотелось бы только, чтобы не было так больно перед смертью, как ей. Виноватой в кончине Наташи я себя не чувствовала, потому что она сама встряла туда, куда ей встревать не следовало. Но жить без Ленечки я в тот момент совершенно не могла. Смерть Ильиной застигла нас врасплох, на самом пике любовного восторга. И я никак не могла понять, за что на меня так вызверился Зацепин. Конечно, его жену жалко, но не до такой же степени…
Я выбрала самый безболезненный (и уже тысячу раз опробованный другими несчастными) способ ухода из этого мира, а именно две пачки бабулиных снотворных, за которыми специально съездила к ней на другой конец города. Я знала, что она всегда хранит в буфете упаковки по четыре, и, улучив момент, две из них стянула.
Очнулась я в собственной постели. Ярослав пришел домой необычно рано и вовремя успел вызвать «Скорую». Было все, что полагается в таких случаях: капельницы, уколы, промывание желудка. Я, давясь нескончаемыми слезами, твердила Ярику только одно:
– Зачем ты успел? Зачем ты успел!!!
На его законный и единственный вопрос: «Почему?» – я ответила:
– Я люблю другого… Прости…
И мой муж, взъерошив обеими руками свои волосы, в отчаянии закачался подле меня на стуле, твердя одно и то же слово:
– Почему? Ну… почему… почему…
– Разве можно объяснить, почему любят, почему не любят… – проговорила я, продолжая лить слезы по своей неудавшейся жизни. Неудавшаяся жизнь мужа меня не интересовала, но ему хотелось поговорить о себе:
– И почему любимые женщины постоянно уходят от меня к другим! Что со мной не так, скажи, Рита!!!
Я еще раз вгляделась в своего мужа, замечательного человека и интересного мужчину, снова не нашла в нем ни одного изъяна и ответила:
– Ты очень хороший, Ярик! Слишком! Чересчур! Может быть, это в тебе и плохо. Рядом с тобой, таким идеальным, любая женщина будет чувствовать себя ущербной.
– Глупости! Я такой же грешный человек, как и все!
– Да? – печально улыбнулась я. – Ну-ка назови хоть один свой грех!
Губы Ярослава сложились в жесткую усмешку, какой я никогда не видела на его лице, и сказал:
– Ну… слушай… Я давно понял, что ты меня разлюбила… Дурак только не поймет… Так вот, Галина из экономического бюро… Ты ее знаешь… Артемьева…
– Знаю, – подтвердила я.
– Ну вот… Галина давно мне себя предлагала… И когда я понял, что ты… спишь… с другим… В общем, я с ней тоже… так-то вот…
Понятно, что это меня могло расстроить очень мало. Этот факт из биографии моего мужа меня только порадовал, а потому я спросила:
– Ну и как тебе Галина?
– Да никак!! – рявкнул в Ленечкином стиле Ярик, а я подумала, что если бы он меня еще и поколачивал иногда, то я, пожалуй, могла бы в него по-настоящему влюбиться. – Не нужна мне Галина. Я тебя люблю… А ты… И зачем было травиться? Я тебя и так отпустил бы… Насильно мил не будешь…
– Так отпусти меня, Ярик… – взмолилась я.
– К нему?
– Нет, просто отпусти…
– Но зачем же просто?! – вскинулся он. – Рита! Может, мы еще как-то сможем…
– Не сможем, – отрезала я и как можно ласковее добавила: – Я не в силах больше… Не хочешь же ты, чтобы меня опять потянуло на таблетки?
Ярослав не хотел. Он меня любил, а потому отпустил. И даже (о, благороднейший из благородных!) оставил мне свою однокомнатную квартиру в полное владение, а сам съехал к Галине. Забегая вперед, скажу, что этот вариант нежданно-негаданно оказался для него наилучшим. Галина в скором времени благополучно разрешилась двойней, и Миргородский наконец зажил нормальной семьей, о которой всегда мечтал. На память о нем мне осталась не только квартира, но и его звучная фамилия, которую я не захотела менять обратно на девичью. Потом, когда вся страна меняла паспорта, у нас с Зацепиным, если не считать моей фамилии, не осталось никаких бюрократических следов от пережитых нами браков. Наша жизнь с ним представляла длинную череду встреч и расставаний, но тогда, разведясь с мужем, я и не надеялась, что когда-нибудь снова буду вместе с Ленечкой. Мне хотелось пожить одной. Как сейчас любят говорить, мужчины меня достали.
Примерно через год на одной случайной вечеринке я познакомилась с довольно-таки молодым преподавателем с исторического факультета университета, куда когда-то собиралась поступать. Я и разговорилась-то с ним не из бубнового интереса, а «ностальгируя» по своим былым желаниям.
– И сейчас еще не поздно поступить, – сказал Александр Демьянович, требуя, чтобы я запросто называла его Сашей. – Какие ваши годы?!
Мне было только двадцать лет, но после всего пережитого я ощущала себя древней, как египетские пирамиды. И поступать я никуда не хотела. Я хотела просто спокойно жить. Без страстей и волнений. Не слишком хлебного места секретарши в одном стройтресте с меня тогда было довольно. Всех работавших там мужчин, набивающихся ко мне в друзья, в любовники или в мужья, я окоротила очень быстро. В нашем стройтресте за мной укрепилась слава девушки с большим прибабахом, что на тот период меня тоже вполне устраивало.
Преподаватель Саша сразу же предложил мне с ним встречаться под предлогом того, что он, дескать, на абсолютно бескорыстных началах подготовит меня к вступительным экзаменам в университет и даже, где надо, замолвит за меня словечко. Меня уже и в двадцать лет было не купить подобным «бескорыстием». Я назначила «занятия» на собственной территории, то есть в квартире, оставленной мне благородным Яриком. Я не сомневалась, что преподаватель с ходу провалит тест на бескорыстие, и мечтала об этом. Мне вдруг захотелось мужских объятий до дрожи в коленках и жара под животом. Я ведь могу получить от этого Саши все, что на данный момент приспичило, а потом – с позором выставить его вон из квартиры.
Для «занятий историей» я надела платье-халат из темно-зеленого трикотажа. Длиной оно было много ниже колена и тем обманчиво скромным. Правда, ворот был вырезан довольно откровенно, и в случае правильного подбора бюстгальтера этот туалет действовал не слабее самого соблазнительного пеньюара. Я убедилась в этом на сантехнике, газовщике и незнакомом молодом парне, который ошибся номером квартиры. Во время разговора со мной они смотрели только в декольте, путались и сбивались с мысли.
Саша сбился с мысли сразу, едва вошел в квартиру, и вернуться к той, с которой начал разговор со мной, не смог ни в тот вечер, ни в последующие за ним. Потом о моем поступлении в университет он как-то вообще запамятовал. Я не напоминала, поскольку и не собиралась никуда поступать.
