Пино почувствовал жжение в горле, говоря:
– Я хочу давать показания против него.
– У тебя наверняка будет такая возможность. Ключи от машины?
Пино передал ему ключи.
– Что мне теперь делать?
– Отправляйся домой. Вот, возьми это письмо. Если тебя будут останавливать партизаны, покажи им его.
Пино взял письмо, сложил, сунул в карман.
– Меня подвезут?
– Извини, – сказал партизан. – Тебе придется идти пешком. Не беспокойся – минут через десять – двадцать рассветет.
– Ты знаешь моего брата, Миммо Леллу? – спросил Пино.
Партизан рассмеялся:
– Мы все знаем этот вселенский ужас и рады, что он на нашей стороне.
3
Несмотря на услышанную похвалу в адрес Миммо, Пино шел к воротам с чувством досады, словно обманутый. Почему он не сказал Лейерсу, что шпионил за ним? Почему не спросил, что за документы они сжигали? Что в них было? Свидетельство преступлений? И что за бумаги он хотел взять в квартире Долли?
Имеют ли эти бумаги какое-то значение? У партизан теперь саквояж, и какие-то документы Лейерс, видимо, спас от огня. И Пино будет давать показания против него, расскажет миру, чем занимался генерал Лейерс.
Пино вышел на улицу. Это был юго-восточный район Милана, который больше всего пострадал от бомбежек. В темноте ему под ноги попадалось что-то, он спотыкался, боялся свалиться в какую-нибудь воронку.
Неподалеку раздался выстрел. Потом еще один. А за ними – автоматная очередь и взрыв гранаты. Пино уже хотел развернуться и найти другой путь домой, когда издалека до него донесся звук малых колоколов Дуомо. Потом заговорили большие колокола – и начался мелодичный перезвон в темном городе.
Пино, словно почувствовав зов, направился к собору. Он шел на звон колоколов, не думая о перестрелке на улицах вокруг него. Начали звонить колокола еще одной церкви, и вскоре подключились все остальные, как в пасхальное утро. А потом неожиданно, впервые за почти два года, уличные фонари по всему Милану загорелись, прогоняя тьму, заставляя забыть о долгих страданиях города в сумерках войны. Пино моргнул от неожиданной яркости фонарей, от того, как они высветили черные, страшные руины и шрамы Милана.
Но фонари горели! И звонили колокола! Пино испытал огромное облегчение. Что это? Неужели все кончилось? Все немецкие части сложили оружие. Это правда? Но солдаты, которых арестовал Миммо, сдались только под угрозой расстрела.
Стрельба и взрывы переместились на северо-восток, к Центральному вокзалу и театру Пикколо, где размещался штаб чернорубашечников. Пино понял, что, вероятно, за контроль над Миланом с партизанами сражаются люди Муссолини. А возможно, и немцы. Так что бой ведут три силы.
Как бы то ни было, Пино пошел на запад, обходным путем направляясь к Дуомо. В уцелевших домах люди срывали с окон светомаскировку, отчего на улицах становилось еще светлее. Из окон выглядывали целые семейства, они радостно кричали, призывали изгнать нацистов из города. Многие высыпали на улицы, они смотрели на горящие фонари как на воплощенную в жизнь сказку.
Но радость была недолгой. Автоматный огонь раздался со всех сторон. Пино слышал очереди, потом паузы, вблизи и вдали. Он вспомнил бой близ кладбища, где лежало тело Габриелы Рокки.
«Война не окончена, – понял он. – Как и восстание». Соглашения, заключенные в кабинете кардинала Шустера, не выполнялись. Судя по ритму боя, Пино вскоре понял, что он явно слышит трехстороннее сражение: партизан с немцами и партизан с чернорубашечниками.
Когда на соседней улице взорвалась граната, люди бросились по домам. Пино перешел на неровный бег зигзагами. Когда он добрался до Пьяцца Дуомо, шесть немецких танков все еще стояли по периметру, их орудия были направлены в разные стороны от площади. Прожектора собора ярко горели, освещая всю базилику, колокола продолжали звонить, но площадь была пуста. Пино сглотнул слюну и бросился по диагонали через открытое пространство, молясь о том, чтобы в верхних этажах зданий, выходящих на площадь, не сидели снайперы.
4
Пино без происшествий добрался до угла собора и двинулся в тени громадной базилики. Он поглядывал вверх, видел, как годы бомбардировок и пожаров зачернили бледно-розовый мрамор фасада. Неужели война, хотя бы в виде этих следов, навсегда останется в Милане?
Потом он подумал об Анне, обосновалась ли она на новом месте с Долли в Инсбруке, спит ли сейчас. Ему было спокойнее думать о ней такой – пребывающей в тепле и безопасности.
Пино улыбнулся и ускорил шаг. Через десять минут он был у квартиры родителей. Он проверил бумаги в кармане, поднялся по лестнице, вошел, ожидая встречи с часовыми-эсэсовцами. Но их не было, и, когда кабина лифта проезжала мимо пятого этажа, он увидел, что часовых не оказалось и там.
Их нет! Они все бегут!
Он чувствовал себя счастливым до глубины души, доставая ключи из кармана. Он распахнул дверь и оказался на небольшой вечеринке. Скрипка отца лежала на подставке, на столе стояли две открытые бутылки кьянти и две пустые. Микеле был пьян, он смеялся у очага с летчиком Марио, сыном его кузена. А тетя Грета? Она сидела на коленях у мужа, осыпала его поцелуями.
Дядя Альберт увидел Пино, победно вскинул руки и вскричал:
– Привет тебе, Пино Лелла! Подойди ко мне и обними дядюшку!
Пино рассмеялся и бросился обнимать их всех. Он пил вино, слушал дядю Альберта, который рассказывал драматическую историю восстания в тюрьме Сан-Витторе – как они разоружили охрану из чернорубашечников, открыли все камеры и выпустили заключенных на свободу.
– Лучшая минута моей жизни, кроме знакомства с Гретой, – когда я выходил из ворот этой тюрьмы, – сказал дядя Альберт, все еще сияя. – Кандалы сняты, мы свободны. Милан свободен!
– Еще не совсем, – сказал Пино. – Я сегодня проделал немалый путь по городу. Договоренности, достигнутые у кардинала Шустера, не соблюдаются. Повсюду еще продолжаются бои.
Потом он рассказал им о Миммо, о том, как тот в одиночку уложил на землю всех немецких солдат, которые были в грузовике.
– Один? – ошарашенно спросил отец.
– Совершенно один, – с гордостью сказал Пино. – Я думаю, мне нельзя отказать в мужестве, но до младшего братишки мне далеко.
Он взял бутылку и налил себе еще один стакан. На душе у него было хорошо, как никогда. Если бы рядом была Анна, праздновала восстание вместе с его семьей, он вообще чувствовал бы себя на седьмом небе. Пино хотелось поскорее увидеть ее, услышать. Он проверил телефон и, к своему удивлению, обнаружил, что тот работает. Но отец сказал, что никаких звонков не было.
Уже за полночь, раскрасневшись и опьянев от вина, Пино улегся в кровать. За открытым окном он слышал рев танков, потом клацанье гусениц по брусчатке, удаляющееся на северо-восток. Он уснул, не услышав взрывов и стрельбы в том направлении, куда уехали танки.
