Дорога спустилась к ручью, а потом поднялась к большому полю по обе ее стороны. Менее чем в километре впереди виднелось небольшое поселение, а рядом с ним – высокое каменное зернохранилище.
Немецкие грузовики стояли вдоль дороги и у фермерских домов. Солдаты СС выгоняли людей – их было уже человек двадцать пять – из домов во дворы и ставили на колени со сцепленными на затылке пальцами.
– Mon général? – сказал Пино.
Лейерс на заднем сиденье поднял голову, выругался и приказал остановиться. Генерал вышел из машины и принялся кричать что-то эсэсовцам. Появился первый солдат «Организации Тодта» с большим мешком зерна на плечах. Потом подошли другие – двадцать или больше, – они тоже тащили мешки с зерном.
Эсэсовцы отреагировали на слова Лейерса, людей подняли с земли и разрешили сесть и смотреть, как крадут и грузят в немецкую машину плоды их труда, их пропитание, их надежду на выживание.
Один из фермеров вскочил на ноги и закричал Лейерсу:
– Хотя бы оставьте нам что-то, чтобы не умереть с голоду! Будьте же людьми!
Прежде чем генерал успел ответить, один из эсэсовцев ударил фермера прикладом по голове, и тот упал на землю.
– Что он сказал мне? – спросил Лейерс у Пино.
Пино перевел. Генерал выслушал, задумался и крикнул одному из офицеров:
– Nehmen sie alles!
Потом Лейерс вернулся в машину. Пино понуро пошел за ним: его знаний немецкого хватило, чтобы понять команду Лейерса. Nehmen sie alles. Забирайте всё.
Пино хотелось убить генерала. Но он не мог это сделать. Ему пришлось проглотить гнев и ехать дальше. Но почему Лейерс забирал всё?
Сев в «фиат», Пино молча повторил самому себе данную клятву: запомнить все, что он видел, – от людей, превращенных в рабов, до мародерства. Когда война закончится, он все расскажет союзникам.
Они ехали дальше и дальше, видели, как все новые и новые фермы подвергаются разграблению немцами под командой Лейерса: они крали зерно, подготовленное для мельниц, овощи для рынка, скот для убоя. Коров пристреливали в голову, потрошили и целиком забрасывали в грузовики, от их туш на прохладном воздухе поднимался пар.
Время от времени генерал давал Пино команду остановиться, выходил из машины, говорил о чем-то с офицерами «Организации Тодта», а потом приказывал Пино ехать дальше, а сам возвращался к своим отчетам.
«Неужели его совсем не трогает то, что мы видели? Как он может?..»
– Вы считаете меня злодеем, форарбайтер? – спросил Лейерс с заднего сиденья.
Пино увидел в зеркало заднего вида, что генерал смотрит на него.
– Non, mon général, – сказал Пино, стараясь придать лицу беззаботное выражение.
– Считаете, считаете, – сказал Лейерс. – Было бы удивительно, если бы вы не возненавидели меня за то, что я делаю сегодня. Но я исполняю приказ. На носу зима. Моя страна в осаде. Без этих продуктов мои соплеменники будут голодать. Поэтому здесь, в Италии, и в ваших глазах я преступник. Дома я буду неизвестным героем. Добро. Зло. Все это вопрос перспективы, разве нет?
Пино смотрел на генерала, думая, что этот человек загадочен и безжалостен, что он готов оправдать любое действие, преследуя свою цель.
– Oui, mon général, – сказал Пино, но все же не смог сдержаться. – Но теперь будут голодать мои соплеменники.
– Некоторые, возможно, будут, – ответил Лейерс. – Но я несу ответственность перед более высокой властью. Любое отсутствие энтузиазма с моей стороны при исполнении этого приказа может стать причиной… Но этого не случится, поскольку решение вопроса поручено мне. Едем в Милан на Центральный вокзал.
Глава двадцать первая
1
Грузовики, набитые продовольствием, награбленным с итальянских ферм, садов, виноградников, запрудили улицы Милана близ депо. Пино последовал за генералом в здание вокзала, потом на погрузочные платформы, где немецкие солдаты грузили в вагоны мешки с зерном, бочки с вином и громадные корзины с фруктами и овощами.
Лейерс, казалось, знает, как работает система, от и до, он выпаливал вопросы подчиненным, диктовал Пино заметки, двигаясь по платформам.
– Девять поездов на север сегодня вечером через Бреннер, – сказал в какой-то момент генерал. – Прибытие в Инсбрук в семь ноль-ноль. Прибытие в Мюнхен в тринадцать ноль-ноль. В Берлин в семнадцать ноль-ноль. В трехстах шестидесяти грузовых вагонах с продовольствием…
Лейерс перестал диктовать. Пино посмотрел на него.
У них на пути оказались семь солдат СС. За ними на дальней платформе стояли семь старых, разбитых вагонов для перевозки скота. Когда-то они, вероятно, были темно-красными, но краска выцвела, отшелушилась, дерево потрескалось и расщепилось, и вагоны казались совершенно непригодными для движения.
Лейерс сказал что-то рассерженным голосом солдатам СС, и те отошли в сторону. Генерал направился к семи старым вагонам. Пино поспешил за ним. Он поднял голову и увидел надпись «Binario
[25] 21».
Пино был озадачен; он что-то слышал об этом раньше, но не мог вспомнить. Поскольку вокруг царил шум, пока шла погрузка награбленного, Пино, только дойдя до последнего вагона, услышал детский плач внутри.
Этот звук заставил генерала остановиться. Лейерс стоял, глядя на потрескавшиеся, со щелями, стены вагонов для перевозки скота, сквозь щели на них смотрело множество испуганных глаз, и тут Пино вспомнил, как синьора Наполитано говорила о двадцать первой платформе, откуда увозят на север евреев.
– Пожалуйста, – раздался из вагона плачущий женский голос. – Куда вы нас везете? Не можете же вы оставить нас так после тюрьмы! Здесь нет места. Здесь…
Лейерс, пораженный, посмотрел на Пино:
– Что она говорит?
Пино перевел.
Пот выступил на лбу генерала.
– Скажите ей, что их везут в трудовой лагерь «Организации Тодта» в Польше. Это…
Раздался свисток паровоза. Поезд сдал назад на полметра. Крики из вагона стали еще громче – сотни мужчин, женщин и детей просили выпустить их, сказать, куда их везут, молили о капле милосердия.
– Вас везут в трудовой лагерь в Польше, – сказал Пино плачущей женщине.
– Помолитесь за нас, – сказала она, и тут колеса пришли в движение, поезд начал отходить от двадцать первой платформы.
Три детских пальчика высунулись из щели в задней стенке последнего вагона для перевозки скота. Пино показалось, что это махали ему на прощание из набирающего скорость поезда. Он смотрел вслед уходящему составу и видел эти пальчики еще долго после того, как поезд ушел. Ему хотелось броситься вслед за ним, освободить этих людей, увести в безопасное место. Но он стоял, потерпевший поражение, беспомощный, подавляя слезы при воспоминании об этих пальчиках, которые словно навсегда отпечатались в его памяти.
