– Пино, – позвал отец Ре, когда Миммо и другие мальчики расставили тарелки и приборы на длинном столе.
Пино отложил в сторону книгу и поднялся со стула:
– Да, отец?
– После десерта зайди ко мне в часовню.
Пино пребывал в недоумении. Часовня редко использовалась для чего бы то ни было, если не считать небольшого воскресного богослужения, обычно на рассвете. Но он подавил свое любопытство, сел за стол, шутил с Миммо и другими ребятами, а потом увлек их рассказом об опасностях трудного пути на Гропперу.
– Один неверный шаг – и все кончено, – сказал он.
– Я бы смог, – хвастливо ответил Миммо.
– Начни делать приседания, отжимания и подтягивания, и ты наверняка сможешь.
Этот вызов воодушевил Миммо, и Пино не сомневался: теперь его брат станет фанатом физических упражнений.
Убрали посуду, и Миммо спросил Пино, не хочет ли он поиграть в карты. Пино отказался – его ждал в часовне отец Ре.
– А зачем? – спросил Миммо.
– Вот там и узнаю, – сказал Пино, беря шерстяную шапочку с вешалки у двери. Он надел ее и вышел в темноту.
4
Температура упала ниже точки замерзания воды. С неба светила четвертушка луны, сверкали, как фейерверк, звезды. Северный ветер в преддверии зимы покусывал Пино за щеки, пока он шел к часовне, расположенной за хвойной рощицей на краю плато.
Он нащупал ручку двери и вошел в часовню, где горели четыре свечи. Отец Ре стоял коленями на скамеечке и молился, склонив голову. Пино тихонько закрыл дверь часовни и сел. Несколько секунд спустя священник перекрестился, поднялся, опираясь на посох, подошел, прихрамывая, к Пино и сел рядом.
– Как ты думаешь, ты смог бы пройти большую часть маршрута до Валь-ди-Леи в темноте? – спросил отец Ре. – Только при свете луны?
Пино подумал и сказал:
– Не по амфитеатру, но до него, пожалуй, смог бы.
– И сколько на это потребуется времени?
– Может быть, лишний час. А что?
Отец Ре глубоко вздохнул и сказал:
– Я молился о том, чтобы получить ответ на этот вопрос, Пино. Как бы я хотел, чтобы ты оставался в неведении, чтобы не возникало осложнений, чтобы ты сосредоточился на своих занятиях, и ничего более. Но Господь не делает жизнь простой. Мы не можем молчать. Мы не можем бездействовать.
Пино пребывал в недоумении.
– Я не понимаю, отец.
– Три человека, которых ты видел за обедом сегодня. Ты говорил с ними?
– Нет, – ответил Пино. – Только слышал, как они говорили что-то о Мейне.
Отец Ре помрачнел, на его лице появилось скорбное выражение.
– Две недели назад в одном из отелей в Мейне прятались более пятидесяти евреев. Полковник Рауфф, шеф миланского гестапо, послал туда эсэсовцев. Те нашли евреев, связали их и сбросили в озеро Маджиоре, а для надежности открыли по ним огонь из автоматов.
Пино почувствовал, как у него желудок завязывается узлом.
– Как? За что?
– За то, что они евреи.
Пино знал, что Гитлер ненавидит евреев. Он даже знал итальянцев, которые не любили евреев и говорили о них с пренебрежением. Но чтобы хладнокровно их убивать? Из-за их религии? Это было хуже любого варварства.
– Я не понимаю.
– И я тоже не понимаю, Пино. Но сейчас ясно одно: евреям в Италии грозит смертельная опасность. Я сегодня утром говорил об этом по телефону с кардиналом Шустером.
Кардинал рассказал отцу Ре, что после бойни в Мейне нацисты потребовали у евреев, проживающих в римском гетто, собрать за тридцать шесть часов пятьдесят килограммов золота, обещая им за это безопасность. Евреи собрали золото – свое и то, что дали им многие католики. Но, получив золото, немцы совершили налет на синагогу и нашли там список всех римских евреев.
Священник замолчал, его лицо исказила гримаса боли.
– Кардинал Шустер говорит, что немцы перевели сюда специальную эсэсовскую команду, которая будет вылавливать евреев по этому списку.
– И зачем? – спросил Пино.
– Чтобы убить. Всех.
До этой минуты Пино и представить себе такого не мог в худших своих фантазиях.
– Это… зло.
– Да, – подтвердил отец Ре.
– А откуда кардиналу Шустеру известно обо всем этом?
– От папы, – ответил отец Ре. – Его святейшество сообщил кардиналу Шустеру, что ему об этом сказал немецкий посол в Ватикане.
– И папа не может это остановить? Сообщить всему миру?
Отец Ре опустил взгляд, сжал руки так, что побелели костяшки пальцев.
– Его святейшество, Ватикан окружены танками и войсками СС. Если папа заговорит сейчас, для него это будет равносильно самоубийству, а за этим последуют вторжение и уничтожение Ватикана. Но он втайне сообщил об этом своим кардиналам. Через них он отдал всем католикам Италии словесный приказ открывать свои двери тем, кто ищет убежища от нацистов. Мы, если у нас есть такая возможность, должны прятать евреев и способствовать их бегству.
Пино почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
– Бегству куда?
Отец Ре поднял взгляд:
– Ты когда-нибудь доходил до дальнего конца Валь-ди-Леи по другую сторону Гропперы, за озером?
– Нет.
– Там есть треугольник густого леса, – сказал священник. – На первых двух сотнях метров в этом треугольнике деревья и земля принадлежат Италии. Но потом итальянские владения сужаются, и ты оказываешься на нейтральной швейцарской земле, в безопасности.
Теперь испытания последних двух недель предстали перед Пино в ином свете, он почувствовал прилив сил, осознав важность мисссии, которую ему поручили.
– Вы хотите, чтобы я стал их проводником, отец? – спросил Пино. – Этих трех евреев?
– Трех возлюбленных чад Господа, – сказал отец Ре. – Ты поможешь им?
– Конечно. Да.
Священник положил руку на плечо Пино:
– Я хочу, чтобы ты понимал: ты будешь рисковать жизнью. По новым немецким правилам помощь евреям рассматривается как измена и карается смертной казнью. Если тебя поймают, то велика вероятность, что убьют.
Пино, потрясенный, проглотил комок в горле, но посмотрел на отца Ре и сказал:
– Разве вы не рискуете жизнью, принимая их в «Каса Альпина»?
– И жизнями мальчиков, – сказал священник с трагизмом в голосе. – Но мы должны помогать людям, спасающимся от немцев. Так считает папа. Так считает кардинал Шустер. И я.
– И я, отец, – сказал Пино; эмоции захлестнули его, как никогда прежде, он словно собирался исправить страшное зло, пришедшее в мир.
