Я подталкиваю Грейс локтем.
— Вперед. Теперь можно есть.
Грейс просто смотрит на апельсин. Я вздыхаю и начинаю делить его на дольки.
— Знаешь, — я стараюсь говорить мягче, после того как шар превратился в дольки, — если бы ты изредка что-нибудь отвечала, все считали бы тебя милой девочкой.
Грейс не отвечает. Вообще-то я на это и не надеюсь. Тетя Кэрол за все шесть лет и три месяца жизни Грейс не услышала от нее ни слова… ни слога. Кэрол считает, что у Грейс что-то не так с головой, но пока доктора не нашли никаких отклонений.
На днях, наблюдая за тем, как Грейс вертит в руках цветной кубик, словно это нечто прекрасное и удивительное, словно ждет, что он вдруг превратится во что-то другое, тетя сухо констатировала:
— Она просто неизлечимо тупая.
Я встаю и ухожу от Грейс, от ее больших внимательных глаз и тоненьких проворных пальцев, к окну. Мне жаль малышку.
Марсия, мама Грейс, умерла. Она с самого начала говорила, что не хочет иметь детей. Это один из минусов процедуры — у некоторых людей в отсутствие делириа нервоза мысль о том, чтобы завести детей, вызывает отвращение. Когда мать или отец неспособны нормально и ответственно относиться к своим детям, все заканчивается тем, что они топят их, душат или забивают до смерти за то, что они плачут. К счастью, такие случаи — большая редкость.
Но эвалуаторы вынесли решение, что у Марсии должно быть двое детей. На тот момент это казалось правильным. У ее семьи был высокий и стабильный годовой доход. Муж Марсии был уважаемым ученым. Они жили в огромном доме на Уинтер-стрит. Марсия все готовила из натуральных продуктов и в свободное время давала уроки игры на фортепьяно, просто чтобы чем-то себя занять.
Но когда мужа Марсии заподозрили в том, что он сочувствующий, все, естественно, изменилось. Марсия с детьми, Дженни и Грейс, вынуждена была вернуться в дом своей матери и моей тети Кэрол. Где бы они ни показывались, люди начинали перешептываться и тыкать в их сторону пальцами. Конечно, Грейс не могла этого помнить, я сомневаюсь, что она вообще помнит своих родителей.
Муж Марсии исчез еще до суда. Возможно, с его стороны это было правильно. Суды по большей части — зрелище. Сочувствующих почти всегда приговаривают к высшей мере, а если нет — закрывают в «Крипте» на три пожизненных срока. Марсия, конечно, об этом знала. Спустя пару месяцев после исчезновения супруга ей предъявили обвинения вместо него. Тетя Кэрол считает, что именно по этой причине у нее остановилось сердце. На следующий день после того, как Марсии вручили повестку, она шла по улице и… бах! Сердечный приступ.
Сердце — хрупкая вещь. Поэтому и надо соблюдать осторожность.
Сегодня наверняка будет жаркий день. В комнате уже жарко, а когда я приоткрываю окно, чтобы выпустить запах апельсина, воздух с улицы проникает внутрь, как толстый язык. Я делаю глубокий вдох, втягиваю в себя чистый запах водорослей и мокрых деревьев, слушаю крики чаек, непрестанно кружащих где-то над бухтой за низкими серыми домами. Снаружи оживает автомобильный двигатель. Этот звук пугает меня, я подпрыгиваю от неожиданности.
— Нервничаешь из-за эвалуации?
Я оборачиваюсь. В дверях, скрестив руки на груди, стоит тетя Кэрол.
— Нет, — вру я.
Слабая улыбка всего на мгновение появляется на лице тети.
— Не волнуйся. Ты справишься. Иди прими душ, а потом я помогу тебе причесаться. Ответы повторим по дороге.
— Хорошо.
Тетя продолжает смотреть на меня. Это неприятно, я впиваюсь ногтями в подоконник у себя за спиной. Ненавижу, когда на меня пялятся. Конечно, надо научиться это терпеть. Во время экзамена четыре эвалуатора будут разглядывать меня около двух часов подряд. А чтобы они могли видеть мое тело, на мне будет полупрозрачный полиэтиленовый халат, такой, какие выдают в больницах.
— Я бы дала семь или восемь, — говорит тетя и кривит губы.
Это баллы, которые сделают меня счастливой.
— Но если ты не приведешь себя в порядок, больше шести не получишь.
Последний год в школе уже почти подошел к концу. Эвалуация — заключительный экзамен. За последние четыре месяца я прошла все основные тесты — математика, естествознание, устная и письменная речь, социология и философия. И предмет на выбор — фотография. Я уверена, что справилась и получу направление в колледж. Я всегда была прилежной ученицей. Академические эксперты проанализируют все мои плюсы и минусы, после чего выберут для меня колледж и специализацию.
Эвалуация последний этап, после которого тебе подбирают пару. Через несколько месяцев эвалуаторы пришлют мне список из четырех или пяти одобренных ими претендентов. Один из них, после того как я закончу колледж, станет моим мужем. (Разумеется, если я сдам все экзамены. Девочек, не набравших нужное количество баллов, выдают замуж сразу после окончания школы.) Эвалуаторы постараются подобрать для меня парней, которые на эвалуации получили то же количество баллов, что и я. Они сделают все возможное, чтобы избежать больших различий в интеллекте, темпераменте, социальном положении и возрасте. Конечно, временами приходится слышать жуткие истории, например, о том, как восемнадцатилетней девушке достался в мужья богатый восьмидесятилетний старик.
Ступеньки издают жуткий стон, и появляется Дженни, сестра Грейс. Ей девять лет, и для своего возраста она высокая, но очень худая — одни углы и локти, а грудь похожа на вогнутый противень. Страшно сказать, но я Дженни не очень люблю. У нее такой же замученный вид, какой был у ее матери.
Дженни занимает место рядом с тетей и тоже смотрит на меня. Мой рост — пять футов два дюйма, а Дженни, не поверите, всего на несколько дюймов ниже меня. Глупо чувствовать неловкость перед собственными тетей и кузинами, но у меня по рукам начинают бегать мурашки. Я понимаю — их беспокоит то, как я покажу себя на эвалуации. Крайне важно, чтобы я получила в женихи кого-то достойного. Дженни и Грейс еще очень далеко до их процедуры. Если я удачно выйду замуж, это будет большим подспорьем для семьи. А еще мое замужество может избавить нас от сплетен, которые вот уже четыре года после скандала не дают нам покоя. Это слово преследует нас повсюду, как шорох подгоняемых ветром листьев, — «сочувствующие», «сочувствующие», «сочувствующие»…
Оно лишь немногим лучше, чем другое, которое, как змеиное шипение, годами следует за мной после смерти мамы, оставляя после себя ядовитый след. «Самоубийца». Непристойное слово, слово, которое бормочут, выжимают из себя, прикрывая рот ладонью, или тихо произносят за закрытыми дверями. Только в моих снах я слышу, как его кричат в полный голос.
Я делаю глубокий вдох и ныряю вниз, чтобы вытащить из-под кровати пластиковое ведро, так что тетя не может увидеть, как меня трясет.
— Лина сегодня выходит замуж? — спрашивает Дженни тетю.
Ее унылый голос всегда напоминает мне монотонное гудение пчел в жаркий день.
— Не говори глупостей, — отвечает тетя, но без раздражения. — Ты знаешь, что она не может выйти замуж, пока не исцелится.
