Был я весь – как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
В 1921 году в жизнь Есенина ворвалась Айседора Дункан. Знаменитая американская танцовщица, она приехала в «красную Россию», чтобы открыть студию танца для девочек. Айседора и Сергей сразу понравились друг другу. Мариенгоф утверждал, что Дункан увидела Есенина на пирушке в одной из студий. На ней был красный хитон, льющийся мягкими складками. Волосы были красные с отблеском меди, и, несмотря на большое тело, она ступала легко и мягко:
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастье,
А нечаянно гибель нашел.
Айседора увидела Есенина и улыбнулась ему. Потом она прилегла на диван, а он стоял возле нее на коленях. Она гладила его по волосам, произнося по-русски: «За-ла-тая га-ла-ва…» «Мальчишкой, целуя коров в морду, я просто дрожал от нежности, – говорил потом Есенин, – и сейчас, когда женщина мне нравится, мне кажется, что у нее коровьи глаза. Такие большие, бездумные, печальные. Вот как у Айседоры». Она была старше его на 18 лет. Он говорил только по-русски, она – по-английски, но они друг друга прекрасно понимали. Есенин чем-то напоминал Айседоре ее трагически погибшего сына, поэтому отдавала она ему всю свою любовь: и женскую, и материнскую… Искренняя любовь этой женщины на время изменила жизнь поэта.
После того как советское правительство перестало субсидировать балетную школу Дункан, танцовщица решила ехать в мировое турне, и, чтобы Есенина вместе с ней выпустили за границу, они заключили официальный брак. Оставшись равнодушным к роскоши окружавшей их обстановки, Есенин отнесся к Западу в целом с презрением. Вот что он писал Мариенгофу: «В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор… Во-первых, боже мой, такая гадость, однообразие, такая духовная нищета. Сердце бьется, бьется самой отчаяннейшей ненавистью…»
Однажды в Берлине, в отеле «Адлон», супруги Александр Таиров и Алиса Коонен, приехавшие на гастроли со своим Камерным театром, с изумлением увидели на лестнице Дункан в распахнутом пеньюаре. «Сережа меня не любит!» – прошептала она им в слезах. Это шокировало, как и манера Есенина объясняться со своей возлюбленной жестами, толчками в спину или локтем в бок. Возможно, иногда Айседора действительно не понимала каких-то вещей. Об этом говорят намеки Есенина в одном из его писем Илье Шнейдеру, своему приятелю, позже описавшему «горький роман» между поэтом и танцовщицей в своей книге «Встречи с Есениным»:
«Если бы Изадора не была сумасбродной и дала мне возможность где-нибудь присесть, я очень много бы заработал денег. Пока получил только сто тысяч марок, между тем в перспективе около 400… Имущество ее: библиотека и мебель расхищены, на деньги в банке наложен арест… Таковы ее дела… Она же как ни в чем не бывало скачет на автомобиле то в Любек, то в Лейпциг, то во Франкфурт, то в Веймар. Я следую за ней с молчаливой покорностью, потому что при каждом моем несогласии истерика…»
О Есенине и Дункан сохранилось много свидетельств современников. Это была, говоря современным языком, звездная пара. Они вызывали любопытство, поражали, что впоследствии породило много толков. Вот как описал одну из их встреч Максим Горький: «От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то вдруг неуверенно, смущенно и недоверчиво… Пожилая, отяжелевшая, с красным, некрасивым лицом, окутанная платьем кирпичного цвета, она кружилась, извивалась в тесной комнате, прижимая к груди букет измятых, увядших цветов. Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась изумительнейшим олицетворением всего, что ему было не нужно».
Сергей и Айседора возвратились в Россию в августе 1923 года. Приехав в Москву, они нашли школу в жалком состоянии. К счастью, у Дункан были чеки «Америкен экспресс», примерно на 70 000 франков. Все, что у нее было, она потратила на школу, что привело Есенина в ярость, – он хотел владеть всем и раздавать все друзьям. Десятки своих костюмов он щедро «дарил» направо и налево. В Москве он исчез на несколько дней. До Айседоры без конца доходили слухи, будто по ночам его видели в ресторанах, обычно с женщиной. Но, на удивление, она никогда не гневалась на мужа. Стоило ему лишь броситься к ее ногам, и она прижимала его кудрявую голову к груди и успокаивала.
Расставшись с Айседорой Дункан, Есенин поселился у Галины Бениславской, ставшей для поэта верным другом и помощником. В 1924 – 1925 годах она вела все его литературные дела. «Всегда Ваша и всегда люблю Вас», – заканчивала она все письма к Есенину.
Воспоминания Галины Бениславской о поэте полны горечи, боли, недоумения по поводу «неверных друзей» поэта: «…Сергей Александрович по существу был хорошим, но его романтизм, его вера в то, что он считал добрым, разбивались о бесконечные подлости окружавших и присосавшихся к его славе проходимцев, пройдох и паразитов. Они заслоняли Есенину все остальное, и, только как сквозь туман, сквозь них виделся ему остальной мир. Иногда благодаря этому туману казалось, что тот остальной мир и не существует. И он с детской обидой считал себя со своими хорошими порывами дураком. И решал не уступать этому окружению в хитрости и подлости. И почти до конца в нем шла борьба этих двух начал – ангела и демона…»
Осенью 1925 года женой Есенина стала Софья Толстая, внучка Льва Толстого, чем он, кстати, очень гордился. В то время Софье Андреевне было двадцать пять лет. По воспоминаниям Александры Есениной, она была «выше среднего роста, немного сутуловатая, с небольшими серовато-голубыми глазами под нависшими бровями, она очень походила на своего дедушку; властная, резкая в гневе и мило улыбающаяся, сентиментальная в хорошем настроении». Любовь ее к Есенину была нелегкой. В конце декабря он сбежал из Москвы в Ленинград, не сказав ни слова ни жене, ни друзьям. О том, что пережила Софья Толстая, живя с Есениным в его страшные последние месяцы, вспоминала ее мать, Ольга Константиновна: «…Вся эта осень, со времени возвращения их из Баку, это был сплошной кошмар. И как Соня могла это выносить, как она могла продолжать его любить – это просто непонятно и, вероятно, объясняется лишь тайной любви. А любила она его, по-видимому, безмерно… Его поступки… безумную, оскорбительную ревность – она все объясняла болезнью и переносила безропотно, молчаливо, никогда никому не жалуясь…»
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
И тебя любил я только кстати,
Заодно с другими на земле, —
написал в эти дни Есенин, прощаясь с Соней и прося у нее прощения. Когда Софье Толстой сообщили о смерти Есенина, она страшно закричала, не хотела верить, была как безумная.
