– Итак, документ. И еще – твои коллеги: Колпин, Щапов, Садовникова, Пастухов, Соколова, Теплицын. Мне надо знать все, что они говорят и делают. Ты поняла меня, Полина?
– П-поняла.
– Пока даю тебе сутки. Я сам свяжусь с тобой. А если что-то срочное – вот, возьми. – И толстяк повернулся и протянул Полине карточку, где был от руки записан номер сотового телефона. Номер – и ничего больше.
Она схватила карточку, словно спасательный круг.
– И помни, кто тебя от тюрьмы отмазал, – сказал толстяк. Теперь, обернувшись, он пристально глядел на нее и уже вживую встретился с ней своим взором, настолько острым, что Полина невольно отвела глаза.
– Ты поняла меня?
– Да, – пролепетала она, не глядя на толстяка. В ней раскрывалась, будто цветок или фейерверк, огромная, мощная, буйная радость.
– Паша, выпусти ее, – приказал толстяк.
Милиционер в форме передал ей паспорт и сумочку. А сидящий рядом с ней кожаный пробормотал:
– Наркотик мы изымаем. – Потом вылез из «девятки» и даже, словно был джентльменом, придержал дверцу, дожидаясь, пока Полина выползет из машины.
Как только она оказалась на тротуаре, опер в штатском нырнул в авто. «Девятка» взревела стартером, а потом сорвалась с места и резво унеслась по Петровке по направлению к центру. Полина, еще не веря в свое нежданное освобождение, с наслаждением вдыхая свежие ароматы московской ночи, поплелась в противоположную сторону – к Садовому кольцу. От радости она чувствовала себя невесомой, словно воздушный шарик. Полина даже и не задумывалась, что ее только что, как пишут в шпионских романах, завербовали…
…А в «девятке», тем временем повернувшей на бульвары, происходил следующий разговор:
– Подведете вы нас под монастырь, Валерий Петрович, – прогудел с заднего сиденья кожаный.
Ему никто не ответил, и он стал развивать свою мысль:
– Я-то что, я – человек вольный. Частный детектив – что с меня взять. Мне нарушать законы сам бог велел. Я и без вас, товарищ полковник, по лезвию бритвы хожу. Хотя наркотики беззащитным девушкам подбрасывать – работенка, прямо скажу, грязненькая… Ну а если взять Васю…
И опять не ответил кожаному сидящий впереди толстяк. Тогда тот снова забубнил:
– А вот взять Васю, – он кивнул в сторону водителя-милиционера. – Он же на службе. За такие шуточки не то что погоны могут с него снять – вообще на зону отправят…
– Хватит, Синичкин! – жестко прервал излияния кожаного грузный. – Я тебя попросил – ты мою просьбу выполнил. Нечего тут бухтеть. Или ты что, цену себе набиваешь?
– Бросьте, Валерий Петрович, побойтесь бога, – искренне огорчился кожаный.
– Я тебе говорил или нет, что это нужно для Татьяны?
– Да говорили… – вздохнул кожаный. – Вы же знаете: для Таньки Садовниковой я на все готов… Ну, и для вас, Валерий Петрович, тоже. Только потому и согласился.
– А мне, Паша, – заявил грузный, – мне сейчас времени терять нельзя ни минуты, поэтому я и пошел на крайние меры. Лучше скажи: какие у тебя-то выводы?
– Я ее по полной программе прокачивал, – помотал головой кожаный. – Насколько в таких условиях это возможно. И мимические реакции, и движения зрачков, и пульс, и потоотделение. По-моему, все чисто.
– А что тебе твое хваленое оперативное чутье говорит?
– Что эта Полина в вашем деле ни при чем, – убежденно проговорил кожаный, – не будь я Пашей Синичкиным.
– Мне тоже показалось, что ее из списка подозреваемых можно вычеркивать, – подал голос водитель в милицейской форме.
– Вот видите, ребятки, – неожиданно потеплевшим голосом сказал толстяк, – большое дело вы для меня сделали. Для меня – и для нашей Танюшки.
– Я полагаю, – промолвил с заднего сиденья Павел Синичкин, – Татьяна не в курсе того, что мы тут за-ради нее вытворяем?
– А как ты думаешь, Паша? – проговорил с оттенком досады полковник Ходасевич.
– Думаю, что не в курсе.
– Правильно думаешь.
– Ну, естественно, – резюмировал Синичкин. – А то б она нам всем за свою сотрудницу глаза повыцарапала.
«Девятка» пронеслась по ночным бульварам, а на Пушкинской площади повернула налево, на Тверскую, – чтоб завезти домой, на Большую Дмитровку, частного детектива Павла Синичкина.
Вторник, вечер
Те же самые двое – пожилой и тот, что помоложе, которые обедали вчера в ресторане «Венеция», – сидели в большом и роскошном кабинете. Оба устроились за низеньким столиком в углу. Прихлебывали кофе с коньяком. Видно было, что отношения между ними – самые доверительные и понимают они друг друга с полуслова. Время от времени они поглядывали на телеэкран. Установленный в нише шкафа небольшой телевизор транслировал документальные кадры, снятые, по всей видимости, скрытой камерой. Звук был выключен.
– Ну, как теперь? – самоуверенно поинтересовался тот, что помоложе. И, не дожидаясь ответа собеседника, ответил сам: – По-моему, уже куда интересней.
– Да, вроде стало немного порезвее, – не очень охотно согласился пожилой.
– Говорю же тебе: у нас все получится! – высокомерно улыбнулся молодой.
– Знаешь, кого товарищ Сталин предостерегал от «головокружения от успехов»? – вдруг спросил старший.
– При чем здесь Сталин?
– Он имел в виду таких, как ты. Тех, кто говорит «гоп», еще не перепрыгнув.
– Почему я не могу радоваться тому, что все идет нормально? – слегка обиделся молодой.
– Радоваться можешь, – кивнул первый. – А почивать на лаврах и считать, что все у нас в кармане, – нет. Все еще только начинается.
– Да брось ты! – ухмыльнулся молодой. – Что такое особенное начинается? Обычная работа…
* * *
Когда Татьяна стояла в пробке, несмотря на позднее время выстроившейся на Садовом кольце, зазвонил ее мобильник. Она полезла в сумочку, валявшуюся на соседнем сиденье, и вытащила из нее аппарат. Глянула на дисплей. Ну, конечно же, Андрей Федорович. С неприятным предчувствием тяжелого разговора Таня нажала на «прием».
Голос босса звучал исключительно холодно:
– Татьяна, я могу узнать, что случилось?
– А что особенного случилось? – Таня попыталась изобразить саму невинность.
Но линия защиты была, пожалуй, выбрана неудачно. Андрей Федорович еще более сухо промолвил:
– Ты сорвала важные переговоры.
Таня постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво, но не виновато:
– Но ведь колбасник не первый и не последний клиент, которого мы упускаем.
– Ты упускаешь, – акцентировал Андрей Федорович.
– Все равно, у меня ощущение, что у нас ничего бы с ним не вышло. Он сам не знает, чего хочет.
