Крестовская, спору нет, тоже придираться умела, да еще как. Но, в отличие от прим-однодневок, расходовала свой пыл не просто, чтобы дурное настроение выплеснуть, а на общее благо. Дом искусств ведь всем своим существованием только Лидии Михайловне и обязан. Сколько раз та ездила в мэрию – сначала требовала, чтоб выделили здание, да не где-нибудь, а в центре Москвы, потом билась за ремонт, за льготы по коммунальным платежам, за ежегодные бюджеты... В итоге домик у них – конфетка. Отреставрированный особняк на Чистых прудах, свеженький, чистый – мечта! Сколько мероприятий ежегодно проходит: и выставки, и конференции, и смотры молодых талантов!.. А не козыряй Крестовская своим звездным статусом, не дави постоянно на мэра – ютиться бы Дому искусств в каком-нибудь подвальчике на столичной окраине...
Может, и нехорошо такие вопросы при жизни благодетеля обсуждать, но в Доме искусств уже давно решили: ему обязательно в свое время имя Крестовской присвоят. А то, что именно Дом искусств будет организовывать ее похороны, даже и не обсуждалось. Кому же еще? В Главном театре балерина уже больше сорока лет не танцует, близких родственников у нее нет... Все как положено: проститься в большом зале, проводить в последний путь аплодисментами... И тут вдруг такое! Ни прощания, ни похорон вообще не будет. Кремация – да еще и без единого свидетеля, Егор Егорович не в счет. Разве так положено уходить из этого мира великим людям?..
И потому Магда Францевна твердо надумала разобраться: действительно ли на то была воля балерины или старую женщину просто заставили?..
И Магда решила направиться к нотариусу. Тому самому, что засвидетельствовал последнее желание великой танцовщицы. И попробовать все у него узнать.
Антонина Матвеевна, с которой Магда поделилась своими планами, правда, уверяла, что все бесполезно и нотариальная тайна охраняется как зеница ока, но ведь попытка не пытка, верно? Выгонит так выгонит.
...Нотариус – звали его Андреем Кирилловичем – принял ее сразу и оказался примерно ровесником – чуть за пятьдесят. Магда посчитала это хорошим знаком. Раз он не молод – наверняка прекрасно знает, кто такая Крестовская. Может быть, даже на сцене ее застал. И Магда безо всяких вводных речей сразу решила хватать быка за рога. Едва вошла в кабинет, тут же бросила под нос нотариусу распоряжение о похоронах, подписанное умершей артисткой. И потребовала:
– Скажите, этот документ вы заверяли?..
Андрей Кириллович ответил не сразу. Прежде распахнул толстенную амбарную книгу, пролистал ее, отчеркнул ногтем какую-то запись... И лишь потом утвердительно кивнул:
– Да, я. Две недели назад...
– А могу я узнать, при каких обстоятельствах это происходило?
Нотариус нахмурился:
– Простите. С кем имею честь?
– Трушевская Магда Францевна, – представилась посетительница.
– Очень приятно, но меня в первую очередь интересует не ваше имя, а ваше право, – поморщился Андрей Кириллович. – Право задавать мне подобные вопросы.
– Я была близким другом Лидии Михайловны, – со значением произнесла Магда. – А работаю главным бухгалтером Дома искусств, которому Крестовская покровительствовала. И до глубины души поражена этим странным документом. И...
– Я понял, – перебил ее нотариус. – Вы обеспокоены, однако никакого официального запроса у вас нет. В таком случае...
– В таком случае послушайте и вы, – возвысила голос Магда. – Я ни в коей мере не собираюсь оспаривать документ, который вы заверили, да и, как вы совершенно верно заметили, права на это не имею. Я просто хочу спросить у вас, чисто по-человечески... Вы ведь знали, кто такая Лидия Михайловна Крестовская? Знали, что она – известнейшая балерина?
– Разумеется, знал, но...
Но Магда уже уверенно перехватила инициативу и горячо продолжала:
– Тогда вот что я вам скажу. Лидочка – в отличие от многих стариков – не очень любила говорить о смерти. Но однажды разговор у нас с ней возник. И она сказала мне совершенно определенно: что хочет, чтобы ее уход превратился в ее заключительный спектакль. И пусть она уже не сможет в нем играть, однако свой последний день на Земле Крестовская надеялась провести на публике. Я прекрасно запомнила ее слова: «Вряд ли я буду хорошо выглядеть, но, слава богу, смерть тоже можно подретушировать, а гримеры в похоронном деле работают неплохие. Только не надо никаких балетных платьев, в моем возрасте это смешно. Оденьте меня скромно, а рядом с гробом поставьте мою фотографию, на которой я молода и красива...»
Нотариус больше ее не перебивал – слушал внимательно, и лицо его все больше мрачнело. А Магда Францевна, внутренне торжествуя победу, тихо закончила:
– С ней попрощаться чуть не пол-Москвы хотело прийти... и тут вдруг такое... – И понизила голос до совсем уж доверительного шепота: – Может быть, Лидочка просто не в себе была – когда этот документ подписывала? Она ведь в последние годы... нет, с ума не сошла, конечно, но забывалась иногда...
Понимала, что ступает на зыбкую почву. Нотариус ведь обязан убедиться в дееспособности клиента – и сейчас этот Андрей Кириллович, разумеется, начнет ее заверять, что Крестовская принимала свое решение, находясь, как говорится, в здравом уме и трезвой памяти...
Однако он своей правоты доказывать не стал. Задумчиво произнес:
– Ко мне часто приходят старики... Нет, не так. Ко мне их часто приводят. Приводят родственники, друзья – кто угодно. И несколько раз мне действительно приходилось отказывать. Потому что я видел: пожилой человек не отдает отчета в своих действиях... Однако в случае с Лидией Михайловной ничего подобного не было. Я уверен и готов повторить это перед кем угодно: она была абсолютно разумна и прекрасно понимала, какого рода документ подписывает.
– Но Лидочка никогда не хотела, чтобы ее кремировали! – воскликнула Магда. – Она сама мне об этом говорила!..
Андрей Кириллович оставил ее реплику без внимания и неожиданно попросил:
– Вас не затруднит предъявить мне содержимое вашей сумки?
– Что-о? – опешила Магда.
– Откройте, пожалуйста, сумочку, – повторил нотариус. – Я хочу убедиться, что у вас там нет включенного диктофона.
– О господи, да с чего вы взяли? Мне ничего подобного и в голову не приходило!
– И все-таки покажите.
Он заглянул в сумку, открыл и вновь захлопнул Магдин мобильник-раскладушку. А потом немного виновато произнес:
– Я не хочу, чтобы у меня возникли проблемы. И, если вы или кто-то другой попросите повторить то, что я вам скажу, откажусь от каждого слова. Но сейчас – слушайте. Да, Лидия Михайловна пришла ко мне абсолютно в здравом уме. Однако этот человек, кажется, Егор, он неприкрыто на нее давил. Не замолкал ни на минуту. Постоянно повторял что-то вроде: ты ведь не хочешь, чтобы из твоей смерти устроили шоу, чтобы все газеты печатали твое мертвое лицо в гробу, а люди потом смаковали: до чего же великая Крестовская ужасно выглядит... А она только кивала. Послушно, словно ребенок. Я обычно не сторонник резких действий, но тут пришлось указать этому человеку на дверь. Тот вышел, конечно, как я ему велел, но ей уже с порога крикнул: «И про червей не забудь, если подписывать передумаешь! Тебе ведь не хочется, чтоб тебя черви жрали?..»
