И с чего она взяла, будто артистка вызвала ее, чтоб завещать хотя бы частичку своих богатств? Балерина просто увидела в ее лице благодарного слушателя, поэтому и нуждается в ней. Не Егору же, каменному человеку, о былом рассказывать, и не Владу, и не этим ее шумным и бестолковым подружкам...
«Ну, и не убудет с меня, – решила Надя. – Пусть болтает, что хочет. Мне послушать несложно, а человеку – приятно».
Впрочем, с каждой минутой взгляд балерины все более туманился, а речь становилась все бессвязней. Она то вспоминала каких-то давно умерших друзей, то вдруг принималась звать Люсю, потом вспоминала мужа и обращалась к нему...
А Надя терпеливо ждала, пока Крестовская наконец уснет. И когда та умолкла – выждала еще минут пять, тихонько встала с края кровати и на цыпочках прокралась к выходу из спальни. Но на пороге ее оборвал властный голос:
– Вернись!
Вот ведь неугомонная бабка!..
– Лидия Михайловна, – твердо произнесла Надя. – Мне вообще-то сегодня на работу, а я даже не завтракала еще...
– Вот стрекоза. Она летает день и ночь. Ищет собственную тень, – пробормотала балерина.
Ну, это совсем уже клиника. Стихи пошли.
И вдруг она споткнулась об абсолютно разумный, внимательный взгляд Крестовской. И услышала совершенно осмысленные слова:
– Та, вчерашняя история... Когда я обнаружила пропажу из сейфа – помнишь?
– Да, – насторожилась Надежда.
Может, все-таки речь пойдет о наследстве?..
– Ты уже знаешь, что именно оттуда пропало? – потребовала балерина.
– Нет, – пожала плечами Митрофанова. – Мне никто не рассказывал, а я не спрашивала.
– Там была совершенно изумительная, нереально прекрасная вещь... – вымолвила Крестовская. – Птица, сидящая на цветущей ветке... Птица, несущая в клюве всю мудрость мира... – Она запнулась, а потом быстро, торопливо заговорила вновь: – Ее оставил мне мой муж. И это была моя единственная память о нем...
Лидия Михайловна закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивали.
А Наде больше всего сейчас тоже хотелось зарыдать. И выкрикнуть, что она устала, и ей плевать на всех в мире сказочных птиц, и она хочет домой.
– И знаешь, Надя, – балерина вдруг снова вынырнула из своего небытия, – тайна этой птицы тоже досталась птице... Лебедю. Белому лебедю... Ты легко найдешь его, ты сможешь его найти... Туда открыт доступ всем, я сама там была совсем недавно...
Ну, все. Теперь точно бредит.
Однако Митрофанова все же сделала последнюю попытку:
– А как хоть эта ваша птица выглядела? Это картина? Драгоценность? И куда она исчезла?..
– Я... я не хочу... не хочу этого ворошить, – всхлипнула Крестовская. – Человек сделал так – что ж. Бог ему судия. А мне зачем? С собой все равно не заберешь. Но просто в эти последние дни... мне бы так хотелось, чтобы подарок моего мужа оставался со мной. Касаешься его – и будто чувствуешь тепло рук Виктора... Но меня этого лишили... И я знаю, кто это сделал. Лебедь – знает! Отправляйся к нему. В нем разгадка.
Балерина выразительно взглянула на Надю.
– Но зачем мне искать какую-то разгадку? Вы что – просто сказать не можете?! – потребовала девушка.
Однако великая артистка лишь покачала головой. И пробормотала:
– Жизнь бренна. А сакура – она цветет каждый год...
Голова балерины наконец поникла. Дыхание стало ровным.
Надя еще немного посидела на краю ее кровати. Но думала совсем не про Крестовскую. А о том, что минет еще каких-то сорок лет – и она сама превратится в подобную же старуху. И не дай ей бог в преклонные годы остаться одной. И, когда захочется просто поговорить, звать в слушатели совершенно чужих людей...
«Крестовская хотя бы замужем была. И жила этим своим балетом, даже в старости... И хоть как-то, но о ней заботятся – пусть и этот бездушный Егор Егорович. А я? Кому в ее годы буду нужна я? – переживала Надежда. – Уж явно не Полуянову... И ребенка у меня нет и пока не предвидится...»
...Дверь в спальню приотворилась. На пороге показался домоправитель. Одними губами прошептал:
– Заснула?
Надежда ответила коротким кивком.
Он на цыпочках приблизился к постели балерины. С минуту внимательно смотрел на нее. Осторожно коснулся руки, нащупал пульс. А потом заботливо подоткнул одеяло.
А когда они с Надей вышли, пробормотал, словно бы про себя:
– Несносная, конечно, старуха и извела меня уже, не знаю как! Но ведь волнуешься за нее!.. Жалеешь... – И с неожиданной теплотой улыбнулся Наде: – Спасибо тебе. Хоть чуток передохнул... И не переживай: больше тебя беспокоить не буду. Недолго Лидке уже осталось. Потерплю.
* * *
На работу Надя не опоздала – приехала точно к двум. Но если ее коллеги, явившиеся к началу второй смены, выглядели отоспавшимися и свеженькими, то ей пришлось первым делом бежать в туалет, к зеркалу, и приложить немало усилий, чтобы хоть как-то замаскировать синяки под глазами и бледный вид.
Но пусть лицо в порядок привела, голова болела нещадно. Даже тройной эспрессо, что сварили ей девчонки из буфета, не помог, и настроение было совсем никуда.
Начальница, конечно, тут же констатировала:
– Выглядишь неважно.
– Не выспалась, – буркнула Надя.
– Дима, что ли, приехал? – подмигнула шефиня. – Спать не давал?
«Эх, если бы!» – мелькнуло у Надежды.
И она грустно ответила:
– Нет. Он в командировке.
– А ты, значит, грустишь, – мгновенно поставила диагноз начальница. – Ох, и глупая ты еще, Надюшка!
...Надя бы и рада скрыть от коллег свой роман с красавцем Полуяновым, но Димка, увы, человек без комплексов. То и дело являлся в «историчку». Или дешевых и вкусных пирожков из буфета поесть. Или по блату получить из хранилища какой-нибудь редкий фолиант. Разумеется, коллеги (в основном безмужние) Наде страшно завидовали. С какой стати этой скромной толстушке достался столь роскошный мужчина? Да еще и Полуянов, привыкший к вольным газетным нравам, подливал масла в огонь. Юной практикантке из хранилища – улыбочку, аппетитной буфетчице – шоколадку, даже Надину начальницу, тетку сильно за сорок, постоянно комплиментами осыпал. Митрофанова-то, конечно, понимала, что у Димки просто стиль общения такой, а сослуживицы, особенно молодые, иногда принимали его мимолетные ухаживания всерьез. Катюха из зала каталогов вообще однажды заявила весьма нахально:
– Отдай мне, Надька, своего Полуянова!
– С какой это стати? – хмыкнула Митрофанова.
– А потому что не пара он тебе, – припечатала Катюха. – Слишком на разных вы уровнях.
Вот нахалка! Можно подумать, он ей пара. Только потому, что тощая и вечно в короткой юбке.
