17 мая, перейдя перевал, отряд спустился в небольшую долину. С отрогов хребта нас встретила жарким огнем турецкая пехота, чего мы не ждали. Спешенный полк втянулся в бой. Сотни, разбросанные по разным отрогам, связанные коноводами и двумя штабами — бригады и полка, действовали неуверенно и не смогли сбить турок. Заночевали на позициях. К утру, не обнаружив турок, вошли в село Касрик.
В нашем штабе нам тогда сказали так: „Турецкие войска генерала Халил-бея, разбитые отрядом генерала Чернозубова под городом Сарай, отступили на юго-запад. Чтобы не быть отрезанным и не нести ненужных потерь, Халил-бей разбил свои отряды побатальонно и приказал спешно самостоятельно, без втягивания в бой, по тропам проскользнуть мимо русских войск и сосредоточиться у Битлиса. С одним из этих батальонов мы и вели бой“».
После того как турки, с которыми вел бой кубанский казачий полк, ночью по горной дороге ушли к Битлису, курдское племя Мансур-бека, с которым казаки-кавказцы вели бой, осталось без «союзника». Мансур-беку не оставалось ничего другого, как явиться под «парламентским» белым флагом в полковой штаб русских. Начались переговоры о капитуляции племенного ополчения.
«После некоторого времени рассматривания друг друга Мансур-бек через нашего армянина-переводчика заговорил:
— Мы — кочевники. Я есть глава одного из курдских племен, обитающих у персидской границы. У меня — до четырех тысяч семейств и стада овец. Мы отступаем с турецкими войсками из-под самого города Сарай. Защищая свои кочевья, имущество и племя, мы воевали против русских. Теперь же все — и мое племя, и кочевья, и стада овец и скота — осталось позади русских войск…
Здесь он замолчал, передохнул и продолжал:
— Я, как глава своего народа, нахожу дальнейшее сопротивление русским войскам бесполезным и вредным и прошу вашей милости остаться под властью русского Белого царя. Если нужно — мое племя сдаст русскому командованию все свое оружие… и мое племя прошу считать мирным.
Все это Мансур-бек изложил спокойно и с полным достоинством.
Наш командир полка полковник Дмитрий Александрович Мигузов, казак Терского войска, отлично знавший психологию кавказских горцев, так же достойно выслушал побежденного вождя мусульман, не перебивая его ни единым словом, и отнесся к нему по-рыцарски. Но — от имени русского Белого царя — потребовал „полной сдачи всего огнестрельного оружия“. Мансур-бек согласился с этим требованием…
Обрадованные тем, что нашему полку без боя сдалось очень сильное племя курдов — до 4000 семейств, в котором вооруженных мужчин всех возрастов было несколько тысяч, мы заснули крепким сном.
Курды — как кочевники, отсюда и полуразбойники — все вооружены огнестрельным оружием и ножами. Молодой курд, не имеющий собственной винтовки, не может жениться, то есть никто за него не выйдет замуж, как за недостойного. Кроме того, перед войной турецкое правительство выдало всем курдам десятизарядные винтовки старого образца со свинцовыми пулями…
Для полного разоружения курдов была оставлена одна сотня казаков. Остальные пять сотен полка с конно-горной батареей и конной сотней пограничников двинулись дальше на юг.
…Сдача оружия курдами шла туго. Мы все отлично понимали, что для кочевника-курда сдать свое ружье — словно вынуть сердце из своего существа. Оружие, ими сдаваемое, было все старинное — однозарядные винтовки системы „Побиди“. Все это было чистым хламом. Десятизарядные винтовки системы Маузера со свинцовыми пулями крупного калибра, которые они очень любили и которыми были вооружены почти поголовно, явно они спрятали…
Разоружение курдов закончено. Десятка два наших полковых двуколок везли разный ненужный хлам огнестрельного курдского оружия всех калибров и систем. Бегри-бек (брат вождя Мансур-бея) и пять главных курдов были взяты в качестве заложников…»
Баратовский корпус, тыловыми базами которого оставались каспийский порт Энзели и (на российской территории) железнодорожная станции Джульфа, обеспечивался с востока Хорасанской группой войск Туркестанского военного округа. В таком ситуационном положении корпус мог развивать наступление на Хамаданском направлении, на город Керманшах.
Вскоре на усиление экспедиционных войск прибыла казачья пехота в лице 4-й Кубанской пластунской бригады. Она состояла из 19, 20, 21 и 22-го Кубанских и 1-го и 2-го Терских пластунских батальонов. События на Персидском фронте лишний раз подтвердили высокие боевые качества пластунской пехоты в горной войне.
Кавказская кавалерийская дивизия стала основой тех сил сводного отряда, которые повели наступление на Керманшах. Продвижение к нему не шло в сравнение с событиями вокруг Хамадана и Кума. Коннице порой приходилось проделывать 50-верстные переходы при перегруппировке отрядных сил.
После занятия города Керманшаха, одного из самых больших в Иранском Курдистане, напишут: «Без боя не сдавалось ни одно селение у шоссе». То есть речь шла большей частью о курдских селениях, расположенных в предгорьях. Племена курдов, мужская часть которых была поголовно вооружена, оказывали упорное сопротивление «чужим военным» на своей земле. Как правило, селения защищались до последней возможности, чтобы дать его жителям уйти в безопасные места, то есть укрыться с домашним скарбом в окрестных горах.
Керманшах был взят с боя 11 февраля 1916 года. На тот день это была самая большая победа экспедиционного корпуса. Февральские бои в Керманшахском остане подтвердили то, что Турция уже ввела на персидскую территорию значительные силы регулярной армии — 2,5 тысячи солдат (аскеров) и офицеров. Взятые в плен турки принадлежали к 1-му Константинопольскому полку из состава 21-й пехотной дивизии, расквартированной в Месопотамии.
Оборону Керманшаха, помимо турецкой пехоты и персидских жандармов, вели отряды иррегулярной конницы. Это были ополчения племен курдов, бахтиаров, кельхиоров. Среди защитников города оказались остатки «шайки Эмир-Хикмета», совсем недавно пытавшейся напасть на столичный Тегеран.
Русский отряд захватил под Керманшахом турецкий походный лагерь с немалой частью его имущества, брошенного при поспешном отступлении 1-го Константинопольского пехотного полка. Среди богатых трофеев оказались 7 разнокалиберных орудий, 8 пулеметов, немалое число боеприпасов. То есть те тяжести, которые мешали бегству. Точных сведений о потерях неприятеля нет. Схваток в самом городе не случилось.
Граф Каниц, носивший к тому времени погоны генерала кайзеровской армии, при виде ворвавшихся в Керманшах казаков-пластунов, застрелился. Он понял, что ведомая им не один год в Персии крупная игра проиграна, а на его возможной карьере в отечестве «поставлен крест». Керманшах же с его «легкой руки» считался последним оплотом Центральных держав (Германии и Австро-Венгрии) в нейтральной Персии.
Когда полки Кавказской кавалерийской дивизии вступили в Керманшах, который открыл перед ними свои городские ворота, то их встретили местный губернатор и население. Оркестр играл «Боже, царя храни». 1-й Хоперский казачий полк и передовые драгунские эскадроны прошли город, не останавливаясь в нем.
