Акулина Ивановна (тоже недовольно). Здравствуйте, матушка!
Только мы вас уж видели сегодня.
Елена. Ах, да! Я позабыла… Ну, что же… в церкви… жарко было?
Бессемёнов. Мы не затем туда ходили, чтобы климат измерять…
Елена (смущаясь). О, разумеется… я хотела спросить не о том…
я хотела спросить… много было народа?
Акулина Ивановна. Не считали мы, матушка…
ПоляБессеменову). Чай пить – будете?
Бессемёнов. Сначала поужинаем… Мать, ты поди-ка, приготовь
там. (Акулина Ивановна уходит, шмыгая носом. Все молчат. Татьяна встает и
переходит к столу, поддерживаемая Еленой. Нил садится на место Татьяны. Петр
шагает по комнате. Тетерев, сидя около пианино, следит за всеми, улыбаясь. Поля
– у самовара. Бессемёнов сидит в углу, на сундуке.) Какой народ стал – вор,
даже удивительно! Давеча, как шел я с матерью в церковь, – дощечку положил
у ворот, через грязь, чтобы пройти. Назад идем, а дощечки уж нету… стащил
какой-то жулик. Большой разврат пошел в жизни… (Пауза.) В старину жуликов
меньше было… всё больше разбойничали люди, потому – крупнее душой были все…
стыдились из-за пустяков совесть тревожить… (На улице, за окном, раздается
пение и звуки гармоники.) Ишь… поют. Суббота, а они поют… (Пение приближается,
поют в два голоса.) Наверное – мастеровые. Чай, пошабашили, сходили в кабак,
пропили заработок и дерут глотку… (Пение под окнами. Нил, прислонив лицо к
стеклу, смотрит на улицу.) Поживут эдак-то год… много – два, и – готовы!
Золоторотцами будут… жуликами…
Нил. Кажется, это Перчихин…
Акулина Ивановна (из двери). Отец, иди ужинать…
Бессемёнов (вставая). Перчихин… тоже вот… бесполезной жизни
человек… (Уходит.)
Елена (проводив его взглядом). А у меня… удобнее чай пить…
Нил. Вы очень остроумно разговаривали со стариками.
Елена. Я… он меня смущает… Он не любит меня… и мне это
как-то… неприятно… даже обидно! За что меня не любить?
Петр. Он, в сущности, добрый старик… но у него большое
самолюбие…
Нил. И он немножко жаден… немножко зол.
Поля. Ш-ш! Зачем говорить так о человеке за глаза? Нехорошо!
Нил. Нет, быть жадным нехорошо…
Татьяна (сухо). Я предлагаю оставить… этот предмет без
обсуждения… Отец может каждую минуту войти… Последние три дня он… не ругался…
старается со всеми быть ласковым…
Петр. И это ему стоит не дешево…
Татьяна. Надо ценить это… Он стар… он не виноват в том, что
родился раньше нас… и думает не так, как мы… (Раздражаясь.) Сколько жестокости
в людях! Как все мы грубы, безжалостны… Нас учат любить друг друга… нам
говорят: будьте добрыми… будьте кротки…
Нил (в тон ей). И садятся верхом на шеи нам и едут на нас…
(Елена хохочет. Поля и Тетерев улыбаются. Петр что-то хочет
сказать Нилу и идет к нему. Татьяна укоризненно качает головой.)
Бессемёнов (входит, окидывает Елену недружелюбным взглядом).
Пелагея! Там в кухне – твой отец… Поди-ка да скажи ему… чтоб он… в другой раз
пришел… когда будет тверезый… да! Ты-де, папаша, иди домой… и все такое!
(Поля и Нил за нею – уходят)
Бессемёнов. Вот… поди и ты… Погляди-ка на будущего… мм…
(Обрывается, садится за стол.) Вы что… молчите? Я замечаю, что как я в дверь –
вы все сожмете губы…
Татьяна. Мы… и без вас… не много говорим…
Бессемёнов (глядя исподлобья на Елену). А над чем смеялись?
Петр. Так это… пустяки! Нил…
Бессемёнов. Нил! Все от него идет… я так и знал…
Татьяна. Налить вам чаю?
Бессемёнов. Налей…
Елена. Дай, Таня, я налью…
Бессемёнов. Нет, зачем вам беспокоиться? Мне дочь нальет…
Петр. Я думаю, – ведь все равно, кто нальет? Таня
нездорова…
Бессемёнов. Я тебя не спрашиваю, как ты думаешь на этот
счет. Если тебе чужие люди ближе родных…
Петр. Отец! Ну, как тебе не стыдно?
Татьяна. Начинается! Петр, – будь благоразумен.
Елена (натянуто улыбаясь). Ну, стоит ли…
(Дверь широко растворяется, и входит Перчихин. Он выпивши,
но не сильно.)
Перчихин. Василь Васильев! Я сюда пришел… ты оттуда ушел… а
я – сюда… за тобой…
Бессемёнов (не глядя на него). Пришел, так садись… Вот – чаю
выпей… ну…
Перчихин. Н-не надо мне чаю! Кушай сам на здоровье… Я – для
разговора пришел…
Бессемёнов. Какой там разговор? Всё пустяки.
Перчихин. Пустяки? Н-ну? (Смеется.) Чудак ты! (Нил входит и,
сурово глядя на Бессеменова, встает у шкафа.) Четыре дня собирался я к тебе
придти… ну и пришел…
Бессемёнов. Ну и ладно…
Перчихин. Нет, не ладно! Василь Васильич! Умный ты человек!
Богатый человек… ведь я к совести к твоей пришел!
Петр (подходя к Нилу, негромко.) Зачем ты его пустил сюда?
Нил. Оставь! Это тебя не касается…
Петр. Ты всегда делаешь… черт знает что…
Перчихин (заглушая Петра). Старый человек…да-авно я тебя
знаю!
Бессемёнов (сердясь). Тебе чего надо?
Перчихин. Скажи мне, – за что ты меня намедни вон из дома
выгнал? Думал я, думал, – не возьму, в толк! Скажи, брат! Я – без сердца
на тебя пришел… я, брат, с любовью к тебе…
Бессемёнов. С дурной головой пришел ты…вот что!
Татьяна. Петр! Помоги мне… нет, позови Полю…
(Петр уходит.)
Перчихин. Вот – Поля! Дочь моя милая… птица моя чистая…
Из-за нее ты меня выгнал? – верно? За то, что она у Татьяны жениха отбила?
Татьяна. О! глупость какая… какая пошлость!..
Бессемёнов (медленно поднимаясь с места). Гляди, Перчихин!
Второй раз…
Елена (Нилу вполголоса). Уведите его! Они поругаются.
Нил. Не хочу…
Перчихин. Второй раз – не прогонишь, Василь Васильич! Не за
что… Поля… я ее люблю… она у меня – хорошая! Ну, все же я не одобряю… я, брат,
ее не одобряю, н-нет! Зачем чужой кусок взяла? Нехорошо…
Татьяна. Лена! Я… ухожу к себе… (Елена помогает ей,
поддерживая под руку. Проходя мимо Нила, Татьяна говорит ему негромко.) Как не
стыдно! Уведите его…
