– И он, и его брат. – Олеся перечислила всех, последним назвала Михаила.
– И он тоже?
– И он, – вздохнула внучка. – А вот Богдан Коляденко отказался, – добавила Олеся. – Осип говорил, что его даже запугивали, но он сказал, что пусть его убьют, но не пойдет забирать у людей последнее.
– Уважаю такое решение! Негоже отбирать у своих односельчан последний кусок хлеба. А Михаил пойдет, – в голосе зазвучали грустные нотки, – тот пойдет и кусок хлеба изо рта вырвет.
– Папа! – Варя с мольбой посмотрела на отца. – Не надо, прошу вас.
– И за сколько же продался мой сын энкавэдэшникам? – спросил он.
– За паек, – простодушно объяснила Олеся. – Они будут получать свой процент от изъятого.
– Далеко пойдет мой сын! Хваткий какой!
– Так вы спрячьте зерно, – посоветовала Олеся, – ведь отберут.
– Неужели заберут последнее? – не могла поверить Варя. – А как же жить? Чем детей кормить?
– Не знаю, как оно будет, – пожала худенькими плечами Олеся. – Но лучше надежно спрятать.
– Нужно Маричку предупредить, – опомнилась Варя.
– Только, ради бога, не говорите, что я сказала! – попросила Олеся.
Глава 49
По улицам села несколько дней подряд скрипели плохо смазанными колесами телеги. Комнезамы[22] заходили в каждую хату. Как воронья стая, рыскали по хатам, хлевам, кладовым, выискивая зерно. Хлеб забирали у всех без исключения: и у колхозников, и у единоличников, и у стариков, и у больных. В каждой хате знали, что придут и к ним, но не все верили, что заберут последнее. Кто успел что-то припрятать, тому повезло. Доверчивые рассчитались с государством последним. Скрипучие подводы свозили полные мешки на колхозный двор. Зерно сложили в амбар, нацепили на дверь большой навесной замок, а в тот же день под вечер выставили стражу из вооруженных военных.
Село гудело, как растревоженный улей. Кто-то бросался на мешки с криками «Не отдам!». Напрасно. Забирали. Другие проклинали активистов на чем свет стоит, некоторые молчали, удерживая ненависть в своей душе. Нашлись и такие, кто сам отдавал да еще и предавал соседей, зная, где те спрятали зерно. Временами люди собирались кучками, чтобы поговорить и обсудить, у кого сколько изъяли. Но преимущественно разговоры велись по хатам, за закрытыми дверями.
С первого дня работы активистов в селе умерло доверие людей друг к другу. Даже те семьи, которые до недавнего времени дружили, стали осторожными в общении. Почти каждый ночью прятал зерно, не будучи уверенным в своих знакомых. Разве что близкие родственники могли полностью довериться друг другу.
Не обошли активисты и семью Черножуковых. Накануне, глухой дождливой ночью, никто из них не спал. Павел Серафимович, Василий и Варя насыпали зерно в деревянные бочки, чтобы закопать в землю. Хорошо, что зима замешкалась и земля не промерзла. Меся грязь ногами, они закопали бочки в разных местах огорода. Один мешок с рожью Варя с мужем закопали в коровнике, под яслями. Посоветовавшись, оставили в кладовой по одному неполному мешку, ведь все равно не поверят, что ничего нет.
Нагрянули всем активом, оставив Михаила на улице возле лошади. Ганнуся зашла первой: она не только хорошо знала, где находится кладовая, но и где что лежит. Она раздобыла красную косынку и была похожа на комсомолку с плаката, висевшего в помещении колхозного правления. Девушка насмешливо посмотрела на Варю, на Павла Серафимовича. Наглая и довольная улыбка была на ее лице, когда она, чувствуя себя хозяйкой жизни, настежь отворила двери, приглашая непрошеных гостей.
– Заходите сюда! – позвала она членов комиссии. – Смелее, товарищи!
Мешки нашли сразу, забрали, понесли на телеги. Ганнуся с ловкостью кошки полезла на чердак, обшарила там все.
– Не может быть! – сказала она, спускаясь по лестнице. – Ищите еще! – приказала. – Посмотрите в сараях, в сенях, везде. Где-то должно быть еще. Я знаю это семейство! Здесь должно быть много хлеба.
Пока активисты рыскали по кладовым, Ганнуся не поленилась сунуть нос в сундук. Как раз тот, откуда Варя когда-то тайком достала свои бусы и подарила подруге. Ганнуся встала на четвереньки, заглядывая под скатерть. Сколько же раз Варя и ее родители кормили девчушку из бедной семьи за этим столом! Варя с горечью вспомнила, как зачастую по секрету от родителей угощала Ганнусю за этим столом чем-нибудь вкусненьким. Они делили пополам пышный пирог с маком и запивали молоком. Случалось даже и так, что Варя отдавала свои блинчики с творогом названой сестре, ссылаясь на то, что не голодна. В действительности же было жаль подругу, которая дома не имела возможности полакомиться вкусненьким. И те подаренные сапожки! Почему они до сих пор не выходят из головы?
Варя молча смотрела, как рыщут на усадьбе чужие люди. Что случилось с ними? Почему спокойно за всем этим наблюдает названый брат отца? Почему отец, хозяин всего, что нажил честным трудом, стоит униженный, сгорбленный, раздавленный, как слизняк на дороге? Почему ее бывшая подруга, с которой ели из одной миски не один год, теперь на правах хозяйки заглядывает в каждую щель? Почему Михаил, которого родители выпестовали, выкормили, поставили на ноги, которому построили дом, караулит, пока выгребут последний хлеб у родного отца? Все неправильно и не поддается никаким законам – ни природы, ни человеческих отношений. Все в жизни шиворот-навыворот. Будто мир вокруг перевернулся.
– Пусто! – словно из-под воды, донеслось до Вари.
– Ничего не нашли? – спросила Ганнуся.
– Говорю же, ничего.
– Идем отсюда! – приказала Ганнуся, тряхнув головой в красной косынке. И уже у калитки сказала Варе: – Мы все равно найдем хлеб. Не надейся на покой, кулацкая Ласточка!
Она неприятно расхохоталась. Послышались переливы гармошки Михаила. Глуповато хохоча и что-то напевая, Ганнуся села на подводу. Активисты направились к другой усадьбе.
Глава 50
– Как хорошо, что ты меня предупредила! – сказала Маричка, когда вечером зашла с Сонечкой к Варе. – Если бы не ты, то остались бы ни с чем.
– Не нашли? – спросила Варя.
– Забрали те полмешка, черти б их взяли! – со злостью произнесла подруга. – Зато Петуховы, как смерклось, везли домой добычу на подводе. Несколько мешков наколядовали, ироды!
– Правда? – спросила Варя.
– Своими глазами видела! Думают, люди глупые, никто не заметит, никто не узнает. И как они будут жрать тот хлеб? Это же не хлеб, а человеческие слезы! Чтоб они им подавились! А у вас не нашли? – опомнившись, понизив голос, спросила Маричка.
– Изъяли лишь то, что было в кладовой, – созналась Варя и рассказала о визите бывшей подруги.
– Не понимаю, с какими глазами она сюда шла? – пожала плечами Маричка. – Совсем совесть потеряла?
– Сама не понимаю.
