– Значит, молодые аандриски отдают свои яйца семье дома.
– Точно.
– Они ищут такую семью дома, в которой есть какой-либо их родственник?
– Очень хорошо, если такое бывает, но обыкновенно аандриска выбирает ту семью дома, которая ей удобнее. Когда у самки приходит время кладки яиц – мы называем это «каас», – она обращается в местное регистрационное отделение и находит хорошую семью дома, имеющую возможность принять новых малышей.
– А что, если ей не удастся найти, куда пристроить своих детей?
– Тогда она закапывает яйца. Помни, большинство детенышей из выводка все равно погибнут. Многие даже не вылупятся. И не потому, что они слабые. Просто обычно все обстоит именно так. О звезды, я даже не могу себе представить, сколько бы нас было, если бы из каждого яйца вылуплялся детеныш! – Сиссикс поежилась. – Слишком много!
Розмари задумалась над ее словами.
– Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос глупым, но почему семьи пера сами не воспитывают свое потомство? Разве никто не может им в этом помочь?
– Ну, тут дело не в возможностях и поддержке. Все определяется тем, на каком жизненном этапе ты находишься. На ранней стадии зрелости от аандриска ждут, что он хочет путешествовать или учиться, поэтому принимается как должное то, что мы с годами часто меняем свои семьи. Пожилые ведут более оседлый образ жизни. Более стабильный. И, что самое важное, у них есть жизненный опыт. Есть мудрость. Они знают, что к чему. – Сиссикс усмехнулась. – Я никогда не пойму, как вы можете надеяться на то, что те, кто только-только стал взрослым, могут учить своих детей быть людьми.
– Это… ну хорошо, согласна. – Розмари закрыла глаза, стараясь собраться с мыслями. – Итак, семья дома становится для этих яиц семьей гнезда.
– Правильно. И, как правило, семья дома воспитывает два поколения малышей. Взрослые первого поколения обыкновенно приносят свои яйца в ту самую семью, которая воспитала их самих. Я сама поступила именно так.
– Подожди! – встрепенулась Розмари. – У тебя есть дети?
Сиссикс ни разу ни словом не обмолвилась об этом.
Аандриска рассмеялась.
– У меня была кладка!
– Когда?
– Около трех стандартов назад. Мне сказали, что два детеныша выжили. Но это не делает меня матерью. – Она подмигнула. – Я для этого еще недостаточно стара.
Розмари отвернулась и уставилась в иллюминатор. Она корила себя за то, что не в силах стряхнуть с себя оковы мировоззрения своего вида, однако то, что она сейчас узнала о Сиссикс, заставило ее взглянуть на свою подругу по-другому. Девушка с изумлением осознала всю глубину своего человеческого представления о материнстве; мысль о производстве потомства настолько фундаментально изменила ее. Но, с другой стороны, она сама относится к виду млекопитающих. Если она когда-нибудь решит завести ребенка, это будет означать, что ей придется три четверти года смотреть, как ее тело растягивается и увеличивается, а затем еще год, а то и больше, кормить своим телом крошечное беспомощное существо, не умеющее ходить, есть, одеваться. Детеныши аандрисков развиваются внутри яйца и вылупляются уже способными самостоятельно двигаться. Однако, несмотря на то что Розмари признавала биологические различия, она никак не могла принять отношение к воспроизводству как к какому-то пустяку, заключающемуся лишь в том, чтобы сложить яйца в корзину, отдать их кому-то и как ни в чем не бывало продолжить заниматься своими делами. Кстати, а аандриски пользуются корзинами? Розмари этого не знала, но она не могла прогнать образ белой плетеной корзины с большим белым бантом на ручке, наполненной яйцами в крапинку.
– Ты с ними общаешься, или…
Сиссикс устало улыбнулась.
– Нет. Помни, они еще не люди, по крайней мере по нашим меркам. И они не принадлежат к моей семье. Понимаю, тебе это кажется холодным и бездушным, но поверь мне, их любят взрослые, которые их воспитывают. Хотя, нужно сказать, взрослые не привязываются к младенцам – до тех пор пока не видят, кем те стали. Вот в чем истинное счастье для семей дома. Видеть, как малыши, которых они воспитывали, возвращаются домой полностью оперенными взрослыми, обладающими своим характером, мыслями, прошлым.
– Как это сделаешь сейчас ты.
– Правильно.
– Ты когда-нибудь встречалась со своими… биологическими родителями?
– Со своей матерью, которая снесла яйцо. Один раз. Ее зовут Саскист. Очень забавная женщина, и я рада, что унаследовала от нее оперение. Со своим отцом я никогда не встречалась, но знаю, что он живет со своей семьей пера на Икекте. Точнее, жил, когда я в последний раз наводила о нем справки. Однако это было уже довольно давно, и с тех пор он мог перебраться в другое место.
Розмари вспомнила, что сказала Лови, когда ей попытались загрузить дополнительную задачу: «Сожалею, но с этим придется немного подождать. Если я загружу в свою память еще хоть что-нибудь, мои потоки обработки информации остановятся. А я этого терпеть не могу».
– Как вы отслеживаете все перемены в своих семьях?
– Наше правительство поддерживает единую базу данных. В ней зарегистрированы все семьи пера, и сотрудники архива отслеживают все перемены. По имени любого аандриска можно установить, кто снес яйцо, кто его воспитал, в каких семьях он побывал, когда он участвовал в кладке яиц и куда попали его дети.
– Судя по всему, это очень сложная база данных. Зачем все это нужно?
– По той же причине, по которой в полном имени аандриска перечисляется вся его родословная. – Сиссикс многозначительно посмотрела на Розмари. – Потому что у нас очень широко распространено кровосмешение.
Челнок выпустил трап, и в открытый люк ворвались яркие лучи солнца. Закинув рюкзачок за спину, Розмари следом за Сиссикс и Эшби спустилась вниз. У нее дрожали ноги, протестуя против перехода от искусственной гравитации к настоящему притяжению. Сила тяжести на Хашкате была чуть больше той, к какой она привыкла. Розмари подняла взгляд на небо. Над головой висел гигант Фет; его кольца и клубящиеся облака на фоне подернутой дымкой голубизны казались призрачными отражениями. Ничто не заслоняло взор: не было ни силовых пилонов, ни снующих туда-сюда челноков. Чистое небо.
Челнок совершил посадку в Сефи, небольшой общине в Западной, пустынной области Хашката. Ну, пустыней ее назвала Сиссикс. Местность не была похожа ни на одну пустыню, которую видела Розмари. Вот Марс – это пустыня, голая и высушенная. Все его сады и зеленые лужайки искусственные, заключенные в жилые купола и орошаемые рециркулируемой водой. Но здесь земля была живая; от плоской взлетно-посадочной площадки и до остроконечных гор на горизонте покрытая пожухлой жесткой травой и чахлыми деревцами. И еще здесь были цветы, повсюду. Не пышные, сочные генетические уродцы из теплиц ее дома на Марсе и не изящные лианы, вьющиеся в саду доктора Шефа. Это были дикие цветы, торжествующе заполнившие серую землю, переплетающиеся друг с другом оранжевыми, желтыми, багряными пучками. Над ними склонялись деревья, покрытые колючками и гроздьями ягод. Растительность сгущалась впереди длинной зеленой лентой, указывающей на протекающий там ручей.
