Розмари долго молчала.
– Эти «резаки» просто ужасные, – наконец сказала она. – Но в каком-то смысле я понимаю, почему вы их применяли. Шла война, и стороны ненавидели друг друга. Мой отец не был военным. Он никогда не воевал. Он не питал ненависти к тореми. Не знаю, встречался ли он когда-нибудь лично с тореми. На Марсе у нас было все. Все. Отец занялся разработкой и продажей оружия – и ради чего? Ради денег? Сколько народу погибло из-за него? Сколько детей?
Доктор Шеф опустился на четыре ногоруки.
– Как ты сказала, у твоего отца было все. Это внушило ему сознание силы и вседозволенности. Люди способны на страшные вещи, когда они ощущают силу и вседозволенность. Вероятно, твой отец так долго делал то, что хотел, что возомнил себя неприкасаемым, а это очень опасное чувство. Вряд ли на нашем корабле хоть кто-нибудь обвинит тебя за желание поскорее бежать подальше от такого человека.
– Эшби был не слишком рад.
– Его обеспокоил только обман. А не ты сама. – Доктор Шеф оглянулся на пустую кухню, на пустой коридор. – И, между нами, он все понимает. Эшби не станет держать на тебя зла. Но он твой начальник, и иногда ему необходимо напоминать нам об этом. – Он загудел, перескакивая с одной мысли на другую. – Пожалуй, в каком-то смысле ты сейчас чувствуешь примерно то же самое, что чувствовала я в тот день, когда узнала о происхождении «резаков органов». Ты обнаружила что-то грязное у себя дома и гадаешь, как сильно испачкалась сама.
Розмари собралась было кивнуть, но затем покачала головой.
– Это не одно и то же. То, что произошло с тобой, с вашим видом, это… это просто не идет ни в какое сравнение.
– Почему? Потому что это хуже?
Она молча кивнула.
– И все равно сравнивать можно. Если ты сломала одну кость, а у меня переломаны все до одной кости тела, разве твой перелом от этого исчезнет? Разве тебе станет не так больно от сознания того, что я страдаю гораздо сильнее?
– Нет, но это не…
– Это так. Чувства относительны. А в корне все они одинаковые, даже если рождены различными причинами и существуют в разных масштабах. – Доктор Шеф пытливо всмотрелся девушке в лицо. Похоже, она все еще колебалась. – Сиссикс это поняла бы. Вы, люди, действительно калечите себя своей верой в то, что ваши чувства неповторимые. – Он подался вперед. – Твой отец – человек, который тебя вырастил, который научил тебя, как устроен мир, – совершил что-то несказанно ужасное. И он не только принимал в этом участие, он оправдывал свои действия. Когда ты впервые узнала о том, что совершил твой отец, ты в это поверила?
– Нет.
– Почему?
– Я не думала, что отец на такое способен.
– Почему? Ведь, как выяснилось, он был на это способен.
– Я так не считала. Тот отец, которого я знала, никогда бы не совершил ничего подобного.
– Ага. Но он совершил. И тогда ты задумалась, как могла так ошибаться на его счет. Стала копаться в памяти, искать указания. Начала подвергать сомнению все, что знала, даже хорошее. Стала гадать, какая часть всего этого ложь. И, что самое страшное, поскольку отец внес большой вклад, сотворив тебя такой, какая ты есть, ты начала гадать, на что способна ты сама.
Розмари изумленно уставилась на него.
– Да.
Доктор Шеф качнул головой вверх и вниз.
– И в этом у наших с тобой видов очень много общего. На самом деле, Розмари, ты способна на все. Хорошее и плохое. Так было всегда, и так всегда будет. Если тебя подтолкнуть в нужную сторону, и ты совершишь ужасные поступки. Мрак существует во всех нас. Ты думаешь, каждый солдат, бравший в свои руки винтовку, заряженную «резаками органов», был в своей сущности плохим? Нет. Они просто делали то, что делали их товарищи, только и всего. И я уверен в том, что большинство из них – не все, но большинство, – те, кто пережил войну, потом еще очень долго пытались осмыслить то, что они сделали. Недоумевали, как они вообще могли такое сделать. Гадали, почему им так нравилось убивать.
Веснушчатые щеки Розмари побледнели. Доктор Шеф отметил, как у нее дернулся кадык.
– Розмари, в твоих силах – и это относится ко всем нам – трудиться над тем, чтобы сделать что-нибудь хорошее. Это выбор, который любому разумному существу приходится делать каждый день своей жизни. Вселенная такая, какой ее делаем мы. И тебе решать, какую роль ты будешь играть. Ну а я вижу в тебе женщину, четко представляющую себе, чем она хочет быть.
– Обычно я просыпаюсь утром и гадаю, чем я занимаюсь, черт возьми, – грустно усмехнулась Розмари.
Доктор Шеф раздул щеки.
– Я имею в виду не конкретные практические детали. Этого никто не знает. Я говорю о существенном. О том, что в свое время должен был сделать и я.
Он издал кудахчущий звук. Доктор Шеф понимал, что девушка его не поймет, но все получилось само собой. Такой звук издает мать, глядя на своего ребенка, который учится ходить.
– Ты стараешься быть хорошей.
Кедрий
День 335-й, стандартный год ГС 306
Киззи засиделась допоздна, как обычно. Так продолжалось с тех пор, когда она была еще маленькой. В детстве один из папаш рассказывал ей на ночь сказку, целовал и клал к ней в кроватку Тамби, ее любимую плюшевую лягушку. Через считаные мгновения, после того как гас свет, у Киззи начинали дергаться ноги, следом за ними ягодицы, и вскоре сама мысль о том, чтобы лежать неподвижно и спать, казалась сверхнесправедливой. Время от времени папа заходил в спальню, отрывал девочку от кубиков и снова укладывал в кроватку, и родительский голос начинал терять терпение. Наконец бабушка возвращалась домой после вечерней смены на водонапорной станции. «Киззи, милая, пожалуйста, спи! – говорила она. – Завтра утром твои кубики будут на месте, обещаю!» Конечно, это было правдой, но бабушка не понимала главного. Хотя в физическом плане кубики действительно оставались там, где лежали, в голове у Киззи постоянно возникали новые конфигурации, которые она еще не пробовала. И если она не построит их сейчас, до того как заснет, они начисто забудутся утром, когда ее внимание будет отвлечено мыслью о блинчиках.
Повзрослев, Киззи нашла способ более действенно использовать роящиеся у нее в голове чертежи. Она держала рядом с кроватью скриб, чтобы можно было зафиксировать в нем наброски и замечания, не выбираясь из-под теплого, уютного одеяла. Но даже так незаконченные проекты заставляли ее засиживаться допоздна. Неизменно все начиналось с «одной последней платы», что неизменно превращалось в «уверена, я это сделаю» и далее в «осталось несколько последних штрихов», и тут вдруг бам! – пора вставать на завтрак.
Однако после всей этой истории с акараками вот уже несколько десятидневок Киззи не ложилась спать по другой причине. В голове у нее всегда копошились идеи, но последнее время она из кожи лезла вон, чтобы хоть чем-нибудь занять себя и после того, как они были реализованы. Вот сегодня, например, Киззи протирала интерфейсные разъемы вспомогательной энергетической сети. Работа эта не была срочной. Ее вообще можно было не делать. Но это было хоть что-то.
