– Откуда? – спросила она.
И прозвучало это почти сердито, недоверчиво. Она смутно помнила, как однажды вечером в ее комнату зашел отец и сказал, что он болен, что ему нужно в больницу. Она сидела за своим маленьким белым письменным столом и готовила доклад по книге, и внезапно стол, бумага, ручка в руке показались нелепыми, невесомыми, как предметы в космосе.
– Неважно, – сказал Итан. – Но как бы то ни было, она здесь.
Он постучал себя по макушке, потом наклонил голову и раздвинул волосы, показывая Жюль небольшой пластырь на черепе.
– И в лимфоузлах, по-видимому, тоже.
– Когда ты узнал? – спросила она, и теперь ее голос неожиданно стал едва слышным.
– Осенью. На голове постоянно зудело одно место, и я его расцарапал до крови. Потом оно покрылось коркой. Я думал, это фигня, но, оказывается, там уже давно была родинка, а я никогда ее не видел.
– И ты пережил все это один? – спросила она. – Кто был с тобой? Кому ты рассказал?
– Никому, – ответил он. – Совсем никому.
– И Эш не знает?
Он помотал головой.
– Итан, ты должен ей рассказать.
– Зачем? – спросил он. – От своей второй половины положено скрывать самую важную информацию.
– Она должна тебе помочь.
– Может быть, ты сможешь это сделать, – сказал он с натянутой улыбкой. – В любом случае отчасти это твоя вина, Жюль. Из-за тебя я выбросил свою широкополую джинсовую шляпу в то лето, потому что ты сказала, что я в ней похож на медвежонка Паддингтона. Вот все эти годы солнце и палило…
– Заткнись, совсем не смешно.
Он сразу понял, что зря ее дразнил. Это было жестоко, а он уж точно никогда не хотел быть с ней жестоким.
– Ты ведь лечишься, да? – спросила она. – Проходишь процедуры, химиотерапию?
– Да, – ответил он. – Два курса. Эффекта еще нет, но врачи надеются.
– А дальше что?
– Другое лекарство, – сказал он. – Начну с понедельника.
– Итан, нужно рассказать Эш. Она возьмет все в свои руки. Позаботится о тебе. Она это умеет.
Лицо Итана не дрогнуло.
– Нет, – отрезал он.
А потом добавил более мягким тоном:
– Только ты.
– Неправда.
– Правда.
Она не могла продолжать перепалку. Жюль подумала: «Ладно, только я. Только я, и всегда была только я одна. Передо мной открывалась эта жизнь, пульсируя и ожидая, а я ее отвергла». Но незачем вступать в брак со своей родственной душой, даже с кем-то из Исключительных. Ты можешь перестать быть исключительным в том смысле, который когда-то казался единственно верным, но в конце концов стал совсем ненужным и, может, даже не таким совершенным. Совсем необязательно всегда быть яркой личностью, фейерверком, всех заводить или вызывать у всех желание спать с тобой, необязательно быть тем, кто написал пьесу и сыграл в ней главную роль так, что публика аплодировала стоя. Выход на сцену лучше всего стимулировал пятнадцатилетнюю девочку, которая недавно потеряла отца. Это разбудило ее. Джули Хэндлер, кудрявая как пудель девочка из Хеквилла в штате Нью-Йорк, получила в «Лесном духе» жизнеутверждающий пинок. Но нынешних тонкокожих людей средних лет, засидевшихся допоздна за разговорами, отделяло от тех событий несколько поколений.
– Итан, я пойду с тобой куда угодно, – сказала она. – Я сейчас не работаю, так что время у меня есть. Я помогу с предписаниями и лечением. Ты этого хочешь?
Он кивнул и с облегчением закрыл глаза.
– Да, очень. Спасибо.
– Хорошо, – сказала Жюль. – Но ты должен позвонить Эш и кое-что ей сказать.
– Что именно?
– Она не может быть единственным человеком, который что-то делает. Ты не можешь злиться на нее вечно. Она не плохая, Итан. Не плохой человек. Это ведь Эш, а ты любишь ее, и ты должен рассказать ей о том, как прятался в отеле, вместо того чтобы пойти с ней и Мо в йельский «Центр изучения ребенка».
– О боже.
– Как ты переписывался с Кэти Киплинджер и помог ей, дал денег. И, конечно же, о болезни.
– Долгий разговор получится, Жюль.
– Да, и ты должен поговорить. С ней, а не со мной.
* * *
Деннис заснул до того, как Жюль вернулась домой, хотя он почему-то опровергал это, как частенько делают люди, утверждая, что вовсе не спали. Но на его лице отпечатался узор, в точности соответствовавший ребристому велюру, которым обит старый диван в гостиной, и Жюль представила себе, как Деннис уткнувшись лицом в подушку, крепко спит, но готов в любой момент воспрянуть, услышав скрежет ее ключа в замке. Было полдвенадцатого ночи. Жюль отказалась от предложения Итана подвезти ее, сославшись на то, что хочет немного прогуляться. Людные улицы, холодная ночь, беспрерывный, косо падающий снег – и можно было с чувством облегчения пройти несколько кварталов, прежде чем сесть в метро.
– Что случилось? – спросил Деннис, странно поглядев на нее. – Ведь точно что-то случилось.
– У тебя все лицо измято, – сказала Жюль. Она сняла заснеженное пальто и села на диван. Место, где лежал Деннис, было еще теплым.
– Не расскажешь мне? – спросил он.
– Расскажу, – ответила она. – Хоть и не хочется.
И как можно более ровным тоном, чуть отстраненно ради самосохранения, как всегда вел себя с ней Итан, рассказала о меланоме. О поцелуе рассказывать не стала, поскольку он уже опрокинулся и исчез. Деннис спокойно выслушал, а потом сказал:
– Плохи дела. Впрочем, это же Итан, он устроит себе лечение на высшем уровне. Сделает все, что нужно.
– Знаю.
– А ты как? – спросил Деннис. – В порядке?
Он придвинулся и погладил ее по волосам, точно так же как недавно сделал Итан. Это было типичное действие из мужского арсенала, причем совершенно естественное. Она позволила себе тихо упасть на широкую грудь мужа, и Деннис заставил себя вернуться в эту реальность. Волевым усилием восстановил супружеские отношения, и притянул жену к себе. Деннис рядом, все еще рядом, а это, думала Жюль, прижимаясь к нему, немалый дар.
19
Две пары встречались за ужином еще дважды до конца прошлого года; во второй раз к ним присоединился Джона. Они выбирали уютные, спокойные рестораны, и приступали к ужину рано, потому что Итан быстро уставал из-за химиотерапии.
– Половина шестого. Мы еще можем заказать меню «Белый пояс», – сказала Жюль, в ответ на что Итан сонно улыбнулся ей с другого конца стола. Он был под действием медицинской марихуаны, которую курил для снятия симптомов тошноты. Все они были медлительны и осторожны, соединенные в маленькое соцветие дружбы. Эш, до безумия счастливая, что Итан принял ее назад той зимой, до сих пор, казалось, опасалась, что брак снова могут отобрать у нее, и сидела подле него, положив свою руку на его. Они с Жюль теперь не очень часто виделись наедине. Беспечности девичей дружбы – и даже дружбы двух женщин, которые могли обсуждать секс и брак, и искусство, и детей, и победу над республиканцами, и то, что с ними будет дальше – можно было позавидовать, но в этот момент им хотелось совсем не этого. Никто и не задумывался раньше, что эта беспечность покинет их, что ее они будут оплакивать. В тот день, когда Джона ужинал с ними, Эш поведала присутствующим о том, как он учил Мо играть на банджо.
