– Да. Искренне делали вид, что любили, – саркастически молвил Макар Миронович. – А сами думали, как бы и вам ко всем Лизиным благам припасть? Тоже в особняке жить, на законных основаниях. Ездить на «Мерседесе». Раскатывать по курортам.
Маша тихо произнесла:
– Я вам уже объяснила, что не имею никаких прав на ваш особняк. Как и на «Мерседесы», и на курорты. Я пришла к вам работать, потому что просто хотела понять вашу жену. И вас… Разобраться кое в чем. Скажите… Вы сами-то знали? Знали, что ваша жена когда-то, очень давно, оставила в роддоме своего ребенка?..
– Знал, – вздохнул Кривцов. – Елена призналась мне… За день до нашей свадьбы. И я понял ее. И – простил. Тогда… Потому что любил ее. Очень любил.
– А кто мой отец – вы тоже знаете? – взволнованно спросила Мария.
– Только со слов Елены. Какой-то мальчик. Которому ребенок был нужен еще меньше, чем ей…
– И вы… то есть нет, не вы, конечно, вам незачем, но ваша жена – она никогда не пыталась меня разыскать? Уже потом, конечно, когда встала на ноги?..
– Вы хотите, чтобы я вас успокоил? Или узнать правду?
– Правду, – выдохнула девушка.
Кривцов отрезал:
– Нет. Никогда. Елене это было не нужно.
– А я пыталась ее найти, – опустила голову Маша.
И подумала: как-то бесславно все заканчивается. И грустно. Лизу, свою избалованную, взбалмошную и уже любимую сестру, она, наверно, больше никогда не увидит. Прав Кривцов, тысячу раз прав: зачем она затеяла все это? Чего добивалась?.. Только к той, давней, горечи – родители ее бросили! – теперь прибавится еще одна. Что где-то в роскошном особняке живет ее сводная сестричка. Маленькая, одинокая и, по большому счету, никому не нужная…
Хотя она наконец Лизу поняла. Ощутила, каково было девчонке, когда ее всю обволакивал цвет. Оглушал, придавливал, слепил. Только по-прежнему непонятно: у нее-то с чего эта напасть? Кривцов вроде настроен мирно.
– Что ж, Мария… – задумчиво произнес Макар Миронович. – Раз у вас нет ко мне никаких претензий – давайте прощаться. Мы сейчас пришвартуемся. Володин вас отвезет куда скажете. Ваши вещи соберут и доставят вам позже.
– Вы… даже не разрешите мне повидаться с Лизой? – пробормотала Маша.
«И ты – ничего мне не предложишь?.. Допустим – собрать пресс-конференцию? Ведь какой может быть пиар, какой шикарный, абсолютно убийственный гвоздь! Гвоздь в крышку гроба Кривцовой. Она не просто бывшая проститутка, мошенница, женщина, которая без стеснения приводит в дом любовников. Все это в нашем обществе проглотят. Но вот мать, которая бросила своего ребенка, осуждаема навсегда. Безоговорочно. Всеми. Неужели ты не воспользуешься этим шансом?.. Не договоришься со мной выступить по ти-ви, в прессе, а лучше – сразу в суде, где будет слушаться ваш бракоразводный процесс?.. Ведь тебе в таком случае точно присудят все. А Елена останется ни с чем. Ну, и я немного заработаю…»
Мария хотела произнести все это вслух, но что-то ее удержало.
А он твердо сказал:
– Прощаться с Лизой бессмысленно и не нужно. И правды ей знать не надо. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Поэтому прежде, чем мы расстанемся, вы должны мне пообещать.
– Что?
– Что сохраните эту историю в тайне.
Вот как!
Маша задумчиво произнесла:
– А я думала, вы другое попросите, чтобы я, наоборот, во всем призналась.
– Зачем мне это? – презрительно хмыкнул он.
– Как зачем? Вы же как раз разводитесь. И про супругу свою… Елену Анатольевну… уже много чего хорошего миру явили… А от самого эффектного отказываетесь. Почему?
– Ты что, совсем дурочка? – Макар внезапно перешел на «ты». – А Лиза? Если она узнает?..
– Ну и что? – пожала плечами Мария. – Про ее мать в газетах уже написали все, что можно… Лиза ничему не удивится. А вам эта информация здорово бы помогла. У Елены Анатольевны не то что дочку отберут, ее родительских прав лишат.
– Нет, – твердо произнес Кривцов. – Мне, конечно, абсолютно плевать на Ленку. Теперь. Но все равно: нет. Как бы Лиза ни относилась к своей матери, она не должна знать такого… о ней. И я прошу вас дать мне слово, что эта история никогда не выплывет на свет.
«А если я его не сдержу? Меня, как Настю, найдут мертвой?..»
Но говорить об этом Кривцову совсем не следовало. Особенно когда они вдвоем на яхте, посреди темного водохранилища… А главное: желтый уже не просто раздражает и слепит. Ей (как и маленькой Лизе тогда, в Анапе) хочется устроить истерику. Топать ногами. А больше всего: бежать отсюда. Бежать побежденной, униженной, какой угодно. Просто исчезнуть – как можно скорее. На любых условиях.
И Мария тихо произнесла:
– Хорошо, Макар Миронович. Я буду молчать.
А желтый цвет полыхнул последней ослепительной вспышкой и внезапно рассеялся.
Часы показывали двадцать минут пятого.
* * *
Володин ждал Машу возле пристани.
Едва она села в машину, спросил:
– Куда тебя отвезти? Домой?
Знает уже, что хозяин ее уволил… Наверно, и когда сюда ее вез, тоже знал. А она-то, наивная, летела будто на крыльях. Свидание предвкушала…
– Нет. Не домой, – покачала головой Мария.
Слишком все неожиданно на нее свалилось. И совсем сейчас не хочется возвращаться в квартиру. Видеть родителей, которые как раз вернулись с работы. Отвечать на их неизбежные вопросы.
Нужно прежде выплеснуть злость.
И она попросила:
– Отвези меня на Преображенку. Там спортивная школа, я покажу…
Тренеру звонить не стала. На месте тот или нет – в любом случае ее пустят. Вряд ли ее забыли. И запасную форму из шкафчика тоже наверняка не выкинули.
На душе было поганей не придумаешь. Как и всегда, когда планы – самые триумфальные, а заканчивается все даже не поражением. Но позорной, без боя, капитуляцией.
Она-то самонадеянно полагала, что ведет с Кривцовым игру! Хороша получилась игра: тот просто выгнал ее, и все.
…И даже бездушная машина Володин, кажется, понял ее состояние. Обычно-то, когда ездили вместе, он только на дорогу смотрел, а сейчас все поглядывает на нее в зеркальце. Сочувственно… Ну, еще бы. Слабых, таких, как она, только и остается, что жалеть.
Мария так и грызла себя всю дорогу. Да еще и дождь пошел – проливной, беспросветный…
Только когда добралась до спортивной школы, переоделась, вошла в светлый зал, настроение наконец улучшилось. Мария безжалостно, будто била по врагу, колотила мешок и уверяла себя: ничего еще не потеряно. Она просто отступила, но совсем не проиграла. И Лизу она не бросит. И Кривцову воздаст по заслугам…
