Генриетта изучала кошек: «Грейси оставила котенка Жулика, когда ему был месяц, я предполагаю, потому, что у нее не было молока, она была очень худая, и она бросила его, и мы слышали его ужасно громкое мяуканье из подвала. Жулик хотел играть с матерью, а она отталкивала его; только к ночи она позволила ему залезть к ней в корзинку и ласкаться к ней, сколько он хотел, хотя он не пробовал сосать ее. Со следующим котенком она была очень хорошей матерью… Кот, что был у нас в Илкли, имел обыкновение сосать собственный живот, когда был счастлив, точно так же, как ребенок сосет большой палец…» Ее отец проводил опыты с котятами: «В течение первых девяти дней, пока у котят глаза закрыты, они, видимо, совершенно глухи; я громко стучал и звенел кочергой и лопаткой для угольев у самой головы котят во время их сна и когда они бодрствовали, но это не производило на них никакого впечатления. При таком опыте не следует громко кричать им в ухо, потому что даже во сне котята крайне чувствительны к движению воздуха». Любопытно, что он никогда не пытался держать в доме диких животных, хотя наблюдения за ними могли быть полезны. Может, считал, что наблюдать их имеет смысл только в естественных условиях. Грею: «Как жаль, что никто не держит много обезьян, полусвободных, и не изучает их общение!»
Уильям в свободное от банковских дел время занимался ботаникой, написал статью об орешнике. Генриетта завела подругу из соседней деревни, гостила у нее. Бесси вдруг изъявила желание ходить в школу, родители были счастливы, записали ее в школу мисс Буб в Кенсингтоне. Леонард посещал школу Рида, с октября к нему присоединился Хорас. Неожиданно приехала Камилла Людвиг, просила денег, ей подарили 200 фунтов, но в доме оставить не согласились. Приезжали погостить офицеры с «Бигля», на следующий день после их отъезда, 21 октября, Дарвин перенес тяжелейший приступ рвоты и болей, заметил, что после шумного вечера с гостями ему хуже, с тех пор старался приглашать людей только по утрам. Работа шла тяжело. Продолжал мучиться главным вопросом: «Что же, черт возьми, заставляет хохол появиться на голове петуха?» А Грей, Гукер и другие корреспонденты долбили его из-за «Происхождения видов»: да, мы согласны, все живое произошло друг от друга, но что такое этот ваш естественный отбор — непонятно. Вот «климат — пища» — это понятно. Поел и вырос большой, а не поел — маленький. Но разве может от еды и климата пресмыкающееся стать птицей, это что ж такое ему надо было съесть?! Так, может, и вся ваша концепция ошибочна? Обзывали отбор «Богом из машины», автор в отчаянии назвал его «дамокловым мечом, который сам над собой подвесил».
Он стал колебаться: может, и впрямь недооценил «климат — пищу»? Наблюдал за растениями: их привезли издалека, пересадили в английскую почву, и они стали более низкими или высокими, чем были. Ноябрь 1862-го, ботанику Т. Дэвидсону: «Трудность заключается в невозможности сравнить прямые последствия длительного действия измененных условий жизни, без какого-либо отбора, с действием отбора на случайную изменчивость. Я колеблюсь на этот счет, но обычно возвращаюсь к уверенности, что прямое действие условий не было особенно значительным». Тогда же, Гукеру: «Моя теперешняя работа приводит меня к значительно большему допущению прямого действия физических условий… это умаляет славу естественного отбора и потому чертовски сомнительно. Быть может, я снова изменю взгляд, когда соберу факты под одним углом зрения…» Грей как-то прислал ему кукурузу, теперь он замечал, что через несколько поколений часть ее семян из продолговатых стали круглыми. Да, «климат — пища»… А друзья добивали: если признаёшь «влияние условий», на кой нужен твой отбор?
Фруктовые деревья и розы подбросили новую загадку: вдруг появлялся цветок или плод, непохожий на братьев. Если бы на гладкой розе вырос махровый цветок и потом роза стала махровой, можно было бы считать, что она к чему-то приспосабливается, ищет нишу, образовывает новый вид, а значит, находится под действием отбора, но уродец так и оставался единичным, внезапным и бессмысленным. Утешало лишь то, что на «климат — пищу» такие фокусы тоже не спишешь. Садоводу Т. Риверсу, 23 декабря: «Как странно, что резкие изменения у персиков встречаются часто, а малые редко!.. Как мы невежественны! Но благодаря многим хорошим наблюдателям, живущим в настоящее время, дети наших детей будут менее невежественны, и это — утешение».
20 ноября Оуэн представил Королевскому обществу найденный в Германии безголовый скелет археоптерикса, вымершего существа позднего Юрского периода, величиной с ворону Оуэн сказал, что это птица. Но хвостом она подозрительно напоминала ящерицу, и Фальконер заявил, что это доказательство дарвиновского открытия: переходное звено от пресмыкающихся к птицам. Немецкий зоолог И. Вагнер, противник Дарвина, сказал, что дарвинисты рано ликуют: пусть покажут теперь звенья между пресмыкающимся и археоптериксом, археоптериксом и птицей. Но его соотечественник Ф. Ролле согласился с Фальконером. А сам Дарвин — ликовал? Не особо: писал, что находка археоптерикса «великое дело», но это доказательство не его открытия, а лишь того, как мало мы знаем о древности, и, прежде чем делать выводы, не худо бы узнать, сколько у этой твари пальцев. Вскоре Фальконер сообщил, что палеонтолог Д. Эванс нашел голову — «с зубами!!!!!». У птиц зубов нет, а у крокодила есть. Переход от пресмыкающегося налицо. Но у Дарвина было удивительное чутье: он никогда не покупался на сенсации, за которые, казалось, должен был ухватиться. Он не стал писать об археоптериксе.
В 1980-х годах астроном Ф. Хойл и физик Л. Спетнер заявили, что археоптерикс — «утка», созданная Оуэном, чтобы доказать правоту Дарвина. Учитывая взгляды Оуэна и их с Дарвином отношения, это был бред, а палеонтолог А. Черидж доказал, что археоптерикс настоящий. Но предком современных птиц он не является. Как сейчас считают, это потомок динозавров, но ветвь тупиковая, не оставившая потомков. Однако переходы от хищных динозавров к ящерохвостым птицам обнаружены. Нашли много динозавриков с перьями. (Перья могли помочь им бегать или скакать по веткам, как беличий хвост.)
В январе 1863-го Леонард уехал в Клэпхем. Джордж поступил в кембриджский Колледж Святого Иоанна, потом перевелся в Колледж Троицы. Фрэнсис решил стать врачом, он единственный из сыновей всерьез интересовался биологией. Бесси училась в Кенсингтоне. Взрослой стала Генриетта, путешествовала одна, читала Хаксли. Сыновья стали звать Дарвина не «папа», а «отец» — обиделся: «Зовите уж сразу собакой». Хорас на зиму остался дома, хотя Рид настаивал, что ему надо учиться. В феврале Дарвин с женой гостили у Эразма, побегали по концертам и выставкам. Писал «Изменения», 1 апреля закончил важную главу о наследственности, разболелся и хворал всю весну. То был период больших и страшных ученых битв.
В феврале вышла книга Лайеля «Древность человека». Анализируя геологические находки, автор доказал, что история человечества уходит в далекое прошлое; люди жили одновременно с ныне вымершими млекопитающими. Он отметил, что анатомически человек чрезвычайно близок к обезьяне: Хаксли прав, а Оуэн заблуждается. Но отклонил мысль о естественном происхождении человека. В природе есть «нематериальное начало», которое, хотя и «прослеживается до отдаленного прошлого органического мира», при возникновении человека «совершает скачок». О происхождении других живых существ он вообще ничего не сказал, о дарвиновском открытии упоминал вскользь: есть такая теория, что-то вроде Ламарковой. Дарвин воспринял это как предательство. Лайели собирались приехать в Дауни — Дарвин сказал Гукеру, что не знает теперь, как говорить с другом. Гукер, видимо, сделал намек Лайелю, тот нашел предлог и не приехал. 12 марта Дарвин отправил Лайелю письмо с упреками: не признавайте естественный отбор, черт с ним, но о происхождении видов-то надо было высказаться! А Лайель в ответ туманно рассуждал о «повышенной ответственности».
