Личный дневник, февраль: «Много размышлял о сущности вида и читал больше, чем обычно». (Куда уж больше?) «В»: «Может ли желание родителя произвести какой-либо признак у потомства?» (Считалось, что может.) Уже понимал, как важна его будущая работа: «Моя теория придала бы интерес сравнительной анатомии, привела бы к изучению инстинктов и наследования умственных способностей — вопросов, относящихся к метафизике. Она привела бы к изучению гибридизма — какие обстоятельства благоприятствуют скрещиванию и препятствуют ему — и образованию потомства — причин изменений — с целью узнать, откуда мы происходим и к чему направляемся…»
«В чем заключаются Законы Жизни — вот великий вопрос, который должен ставить перед собой каждый натуралист, анатомирует ли он кита или классифицирует клеща…»
«Животных, которых мы сделали нашими рабами, мы не любим считать равными себе. Не стремятся ли рабовладельцы доказать, что у негров умственные способности иные, чем у белых? Животные, с их чувством привязанности, страхом смерти и боли, тоской по умершим, заслуживают уважения».
«У нас не больше оснований ожидать нахождения прародителя человечества, чем прародителя макраухении, но все же он может быть найден».
«По общему мнению, душа дана нам свыше, животные не имеют ее, они не предвидят будущего. Если мы позволим себе увлечься догадками, то животные — наши собратья по боли, болезни, смерти, страданию и чувству голода, наши рабы в выполнении самых тяжелых работ, наши товарищи в забавах — могут вместе с нами происходить от общего предка, все мы можем быть связаны воедино».
«До тех пор, пока человек не приобрел разум, он должен был оставаться животным с ограниченной областью распространения, а отсюда — вероятность того, что он начал распространяться из одного пункта».
«Против моей теории не будут возражать те философы, которые поднялись выше гордости дикаря, — они сознают превосходство человека над животными, не прибегая к таким средствам, как гордость».
Исписав книжку «В», начал «С»: «Должны существовать какие-то законы изменений». Для познания этих законов надо изучать домашних животных. Обратился к животноводу Яррелу: как создают породы собак, коров, морковки? Расскажите о гибридах, дают ли они потомство? Нет? А почему? 7 марта он доложил в Геологическом обществе о землетрясениях. 28-го был в зоопарке, писал сестрам с детским восторгом: видел слона — какая туша! Но он пришел не к слону, а к маленькой девочке Дженни.
В начале XIX века путешественники привозили в Англию орангутанов и гиббонов, но они сразу умирали; их чучела выставляли в музеях, но живыми их никто не знал. Первый шимпанзе, Томми, прибыл в лондонский зоопарк в 1835 году, прожил несколько месяцев, одних очаровал, других напугал. Жена Лайеля вспоминала, что сходство его мимики с человеческой производило «мучительное» впечатление. Ухаживал за Томми Уильям Юатт и опубликовал о нем ряд статей: сперва пациент боялся, потом начал давать руку Юатту и смотрителю зоопарка, а скоро обнимался с ними. Его одевали в матросский костюмчик; «пристально и спокойно оглядывая все кругом, он напоминал старого моряка», — писал Юатт. Когда Томми заболел туберкулезом, с ним нянчился весь зоопарк, но спасти не смогли. Отчет Юатта о смерти Томми перепечатали ведущие медицинские журналы мира: после того, как он несколько часов громко кричал от боли, «его крик стал слабее и мучительно (опять это слово. — М. Ч.) напоминал плач умирающего ребенка»; перед самым концом он «обвил руками шею смотрителя и, откинув назад голову, пристально поглядел ему в лицо с выражением, которое невозможно забыть; это длилось одну или две минуты, потом его руки разжались и он умер».
Томми был подростком. Орангутан Дженни, прибывшая в зоопарк в 1837 году, — маленькой девочкой: рыжая, черноглазая, большеротая. Ее портреты — сидит за столом в платье, пьет чай из чашки — публиковали все газеты. Бродерип писал в «Ежемесячном журнале»: «Она кажется приветливой; необычайно серьезна и умна для своего возраста». Королева ее не видела, но о посещении другой девочки-оранга в 1842 году написала в дневнике, что та «ужасно, неприятно и мучительно человекоподобна». Многие мыслители предполагали, что люди и большие обезьяны — родня. Руссо и Монбоддо считали шимпанзе и орангов примитивными людьми. Официальная наука эти взгляды высмеивала. Анатомического сходства никто оспорить не мог, но связь не допускалась. Натуралист У. Суэйнсон выражал общую точку зрения: «Врожденное отвращение и омерзение в каждом человеке, будь он цивилизованный или дикарь, вызывает предположение о какой-либо связи людей с животными».
Дженни очаровала Чарлза. Смотритель показал ей яблоко, но не дал, она повалилась на спину, вопила и болтала ногами «как непослушный ребенок»; «после двух приступов крика она заплакала, но когда смотритель сказал, что даст ей яблоко, если она будет хорошей девочкой, она бесспорно поняла каждое слово, и хотя как ребенку ей было трудно перестать плакать, она справилась и получила яблоко». Он стал ходить к ней ежедневно, приносил фрукты и цветы, играл ей на губной гармошке. Из книжки «С»: «Покажите человеку орангутана, его выразительный голос, его плач, его разумность, когда он будто понимает слова, его привязанность к тем, кого он знает, его страсть и гнев, грусть, тоску и приступы отчаяния; покажите ему дикаря, его прародителя, голого, ничего не умеющего, еще не улучшенного, хотя могущего улучшиться — и потом посмеет ли он хвастать своим превосходством!»
«Человек — восхитительный человек — божественное творение — не исключение из общих законов. Он млекопитающее, его происхождение ясно. Он не божество — когда-то ему в его нынешнем виде придет конец… Какое стечение обстоятельств, вероятно, понадобилось, чтобы произвести человека! Сотни поколений… Нынешние обезьяны не могут — но, возможно, будут… мир теперь пригоден для такого животного — человек, возможно, еще не жил, когда другие животные уже существовали…» «Поверить, что обезьяны породят (если человечество погибнет) какое-то мыслящее существо, хотя и не человека, трудно…» «Животные имеют голос, как и люди… они управляемы теми же страстями, пришли в мир таким же путем… Животные понимают язык. Они кричат от боли, как мы. Высокомерие с нашей стороны свысока смотреть на них…» «Белый человек, сделавший черного рабом, хочет смотреть на него как на животное — это путь человечества, но я верю, что те, кто поднимется выше предубеждений, возвысят человеческую натуру. Человеку нравится думать, что он богоподобен… по крайней мере, каждый народ так думает о себе». «Человек высокомерно считает себя величайшим творением Божиим, а я думаю, более смиренно считать себя потомками животных».
Отношениям человека с животными посвящена большая часть записей в книжке «С», но были мысли и на другие темы, в частности намек на половой отбор: Эразм сказал, что видел кобылу, которая предпочла старого жеребца молодому. «Привычки могут быть первичны по отношению к структуре… если коршун будет питаться одной рыбой, его наружность изменится». «Один вид, должно быть, прошел тысячу изменений, и, если совместить первого и последнего, никто не признал бы в них родню…» «Согласно моей теории расстояния между видами неравны, некоторые так обширны, что удивительно, если Создатель так сотворил». «Мысли и стремления наследственны, трудно представить, как именно… Любовь к божеству — "эффект организации"… Ох, ты становишься материалистом!.. Почему идея, что мысль производится мозгом, более странна, чем закон тяготения? Это все от нашего высокомерия и самовлюбленности…»
