С 1943 года генетика начала оживать: стало ясно, что ее можно использовать, выводя урожайные сорта растений. После войны осмелевшие генетики попытались биться за себя и за Дарвина. В 1946-м в журнале «Селекция и семеноводство» лауреат Сталинской премии селекционер П. М. Жуковский опубликовал статью «Дарвинизм в кривом зеркале», не оставив камня на камне от «самоизреживания» и «расшатывания». В 1947-м в МГУ прошли дискуссии по «основам дарвинизма», 40 докладчиков выступили против Лысенко. В феврале 1948-го на конференции по «проблемам дарвинизма» Шмальгаузен и еще несколько академиков назвали «творческий дарвинизм» Лысенко «фантазиями». С биологами встретился завсектором науки ЦК ВКП(б) Ю. А. Жданов, сказал, что люди жалуются на Лысенко в ЦК, и в апреле сам выступил против него. В ответ тот написал жалобу Сталину и старшему Жданову, после чего в июле отменили выборы академиков ВАСХНИЛ и вакантные места заполнили путем назначения по списку Лысенко.
В августе на сессии ВАСХНИЛ Лысенко пошел в наступление на Шмальгаузена, Дубинина, И. А. Рапопорта, А. Р. Жебраку. Никчемные людишки: изучают каких-то паршивых дрозофил, вместо того чтобы увеличивать яйценоскость кур. Генетика была объявлена лженаукой. Сам же Лысенко пообещал вывести «ветвистую пшеницу». (Свою теорию он несколько изменил, признав, что материальные частицы существуют: пшеница в рожь превращается путем «появления в теле пшеничного организма крупинок ржаного».) Биология подверглась полному разгрому, не уберегся даже Дубинин, пришлось прятаться в Институте леса Академии наук. Закрыли несколько сот кафедр генетики, включая кафедру Серебровского (и тот умер). Четвериков скрывался в Горьковском университете на кафедре экологии — уволили. Эфроимсон, благородный, отчаянный, уже отсидевший в 1930-х по делу Вольного философского общества, отправил в ЦК исследование преступной деятельности Лысенко. В мае 1949 года его взяли. Никто не вступился, а Дубинин заявил, что Эфроимсон «выступил с ошибочными взглядами о якобы генетической обусловленности духовных и социальных черт личности».
Все учебники уничтожили, издали новые, лысенковские. Уничтожалась не только генетика. О. Б. Лепешинская, придумавшая учение о «живом веществе» в духе XVIII века, уничтожила основы биологии, К. М. Быков, назвавший себя последователем Павлова, — физиологию, Г. М. Бошьян — микробиологию. Кибернетика стала «буржуазной лженаукой». Почитайте мемуары химиков, психологов, математиков — везде находился свой Лысенко, и везде наука объявлялась «идеализмом», а средневековые фантазии — «материализмом». А Лысенко, не сумев вывести «ветвистую пшеницу», занялся новым проектом: предложил сажать в степи лес, чтобы почва не выветривалась. Деревья там не росли, но если их воспитать, вырастут как миленькие. Посадили их тесно: если что, займутся самоизреживанием. Деревья самоизредились так, что на площади в 117 900 гектаров ни одно не выросло. Лысенко не пострадал, но Презента в 1951-м выгнали со всех постов и исключили из партии.
В 1952 году «Ботанический журнал» напечатал статью Н. В. Турбина, бывшего сторонника Лысенко, направленную против учителя, а после смерти Сталина продолжил сеансы разоблачения черной магии. А. А. Рухкьян доказал, что превращение граба в лещину, о котором писал Лысенко, было фокусом: ветка лещины, якобы выросшая на грабе, была туда привита; нашли и человека, который подлог осуществил. Комиссия Латвийской АН изучила якобы выросшую из сосны ель и нашла, что это тоже подлог. В 1955 году 297 ученых, включая Дубинина, подписали письмо в ЦК с призывом «покончить с лысенковщиной»: «Лысенко фактически отбросил ее [дарвиновскую концепцию], не дав ничего взамен». Но Хрущев поддержал Лысенко (если кукуруза может превратиться в картошку, то, может, и однокомнатная квартира превратится в трехкомнатную?). Он спас нескольких ученых, в том числе Эфроимсона и Тимофеева-Ресовского, но и Презента в науку вернул. Эфроимсон тут же написал генпрокурору, предлагая судить Лысенко за вредительство. Ему не вняли, но и самого не посадили. И ничего не изменилось: в 1950-е годы на страну была одна кафедра генетики — М. Е. Лобашева в ЛГУ. Остальные вузы готовили лысенковцев.
В середине 1950-х годов биология получила помощь от могущественной сестры: физики были недовольны тем, что в СССР не изучают действие радиации на наследственность. Америка нас обгонит, говорили они, и Хрущев внял: в 1957-м Дубинин на базе Сибирского отделения АН открыл Институт цитологии и генетики и организовал генетическую лабораторию в Москве. Любищев в письме Хрущеву подытожил ущерб, нанесенный Лысенко сельскому хозяйству, тот не отреагировал. Сам Лысенко кляузничал на Дубинина, и его сняли (но он продолжил исследования в Москве).
Про деревья в степи благополучно забыли, а Лысенко взялся за коров. Если купить на «проклятом» Западе несколько быков джерсийской (лучшей для молока) породы, покрыть наших коров и усиленно кормить их, то родившиеся полукровки превратятся в джерсийцев, их уже можно кормить плохо, обратно не превратятся (что вообще-то противоречило постулатам самого же Лысенко). Быков купили, через десять лет в ЦК доложили, что эксперимент удался. Противники Лысенко выразили сомнение, а комиссия обнаружила, что Лысенко, отменивший открытые Дарвином законы, именно по ним работал: коров, дававших мало молока (то есть не унаследовавших нужные гены), резали на мясо, а лучших скрещивали с лучшими бычками, и постепенно генофонд сдвинулся в «джерсийскую» сторону. Парадокс: когда у Лысенко ничего не получалось, его хвалили, а когда он достиг результата, хотя и не своим, а человеческим способом, ему пришел конец.
После октябрьского Пленума ЦК в 1964 году его сняли с поста директора Института общей генетики, его место занял Дубинин. Лобашев выпустил учебник генетики, и она стала возвращаться в вузовские программы, а в некоторых школах начали вместо Лысенко преподавать Дарвина. Но ущерб был невосполним. Н. Н. Воронцов: «Средневековье господствовало в Московском университете и в провинциальных вузах слишком много лет. Мракобесие надолго стало символом нашей науки». У Лысенко и ныне есть заступники. Иногда масла в огонь нечаянно подливают ученые, говоря, что если горизонтальный перенос генов существует и привой может хотя бы теоретически влиять на подвой, то этим частично подтвердилась правота Лысенко. Если и есть намек на подтверждение чего-то, то — наблюдений Мичурина и английских садоводов XIX века, а отнюдь не того бреда, которым Лысенко пытался их обосновать.
В современной российской науке направления критики Дарвина все те же, старые: «вместо номогенеза возникает неономогенез, вместо катастрофизма — неокатастрофизм». Крупных теоретиков «внутренних сил» после Берга и Любищева не было, только С. В. Мейен пытался доказать, что «силы» совместимы с естественным отбором. Последователь Любищева и Мейена М. Д. Голубовский говорит о «праве клетки искать, получать и распространять наследственную информацию», что несколько напоминает лысенковские высказывания о «праве живого тела требовать условий». В. И. Назаров, автор книги «Эволюция не по Дарвину», пишет, что эволюцию движет не естественный отбор, а взаимопомощь, а «в объяснении закономерностей и самого феномена жизни лучшие умы человечества исчерпали возможности материалистического подхода и вплотную подошли к признанию верховной власти духовной сферы». Лучшие умы человечества, в том числе наши (после лысенковщины было и есть много прекрасных биологов, но о том, чтобы догнать Америку, теперь можно лишь мечтать), сидят в лабораториях и работают, им некогда читать беллетристику. Иногда кто-то из них, выведенный из терпения, берется отвечать, как ответил Назарову, выдающему себя за последователя А. Н. Северцова, внук последнего А. С. Северцов, объяснивший, что автор не понимает разницы между элементарными (для первокурсника-биолога) терминами и бессовестно подделывает цитаты. Но широкой публике аргументированную критику читать тяжело и скучно, и «разрезание киселя» продолжается. Что бы ни открыли биологи, о чем бы ни спорили (а они постоянно спорят о механизмах естественного отбора, «скачках», постепенности и массе других вещей), следует вопль: «Эволюцию опровергли!» М. А. Шишкин, теоретик эпигенетики, опирающийся на одного из самых последовательных дарвинистов, Шмальгаузена, за некоторые частности критикует СТЭ, а люди «околонауки» пишут, что он «опроверг Дарвина». «Средневековье господствовало в Московском университете и в провинциальных вузах слишком много лет…»
