Дарвин, оказывается, также придумал войны. Нет, отрицать факт, что войны бывали до него, конечно, трудновато. В. Эфроимсон: «Уничтожение Карфагена, Иерусалима, войны Рима с италиками… ослепление 30 000 болгар императором Василием Болгаробойцем… уничтожение коренного населения обеих Америк и Австралии, Тридцатилетняя война в Германии, в ходе которой население с 16 миллионов сократилось до 4». Но идея, пошедшая от американского публициста Р. Хофстадтера, что «Адольф Гитлер, впитавший в себя идеи Дарвина и пропагандировавший их, привел человечество к трагедии», популярна среди любителей «теории заговоров».
Споря с ними (бессмысленное занятие), обычно указывают, что Гитлер Дарвина не читал, а ссылался на X. Чемберлена (ссылавшегося на Ж. Гобино, автора концепции о том, что разные расы произошли от разных предков, разрушенной Дарвином) и Библию. Но дело-то не в том, что читал Гитлер, а в том, что он хотел прочесть. Его соратник фон Зеботтендорф заявлял, что нашел подтверждение расовых теорий в… опытах по расщеплению атома; авторы понятия «расовая гигиена» утверждали, что опираются на генетику. А Джон Рокфеллер умудрился, оправдывая монополизм, сослаться на Библию и Дарвина одновременно: «Рост крупного бизнеса — это выживание наиболее приспособленных… Это всего лишь работа закона природы и закона Божьего».
* * *
Многие русские ученые, не прибегавшие к риторике о проклятом Западе, тоже толковали борьбу за существование как прямой бой и отрицали, что она ведется между особями одного вида. Этнограф М. М. Ковалевский писал, что животные одного вида любезно уступают друг другу добычу. Зоолог К. Ф. Кесслер в 1880 году выступил с лекцией «О законе взаимопомощи»: помощь и дружба движут эволюцию. Развил его идеи П. П. Кропоткин, естествоиспытатель и социолог, в работе «Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса» в 1902 году. (К противникам Дарвина его причисляют ошибочно: он атаковал Хаксли, в 1888-м выдвинувшего концепцию о «космическом и этическом» началах: без сознательного вмешательства со стороны культуры человечество не перейдет от животных инстинктов к более высоким. У Дарвина, наоборот, развитие морали — процесс естественный.)
О дарвиновских открытиях Кропоткин отзывался с восторгом и, один из немногих, понял принцип дивергенции и занятия ниш: «В великой борьбе за существование — за наиболее возможную полноту и интенсивность жизни при наименьшей ненужной растрате энергии — естественный подбор выискивает пути именно с целью избежать, насколько возможно, состязания». Он оспаривал лишь то, что «состязание» идет внутри вида, ссылаясь на наблюдения А. Н. Северцова, зоолога и теоретика-эволюциониста: хищные птицы едят добычу, не отталкивая друг друга. Борьбу оба все-таки понимали как драку, а не как соревнование (бессознательное) за то, кто больше оставит потомства. Для Кропоткина это имело и политический смысл: люди должны бороться с государством (другим видом), а друг другу помогать, и будет всем счастье. В 1932 году английский генетик Дж. Холдейн (коммунист) писал: «Если я использовал бы зоологию для преподнесения уроков морали, я должен был бы… объявить себя защитником точки зрения Кропоткина, что внутривидовая конкуренция всегда является злом, а взаимопомощь значительным фактором эволюции».
После смерти Дарвина биолог М. А. Мензбир сказал, что биология потеряла своего Ньютона, народник Михайловский — что дарвиновское открытие «оптимистично». Но Данилевский продолжил борьбу с покойным, издав в 1885—1889 годах книгу «Дарвинизм. Критическое исследование», где работы Дарвина назывались «кучей мусора» и «растлевающая западная наука» противопоставлялась «созидательной» русской; труды Менделеева, Мечникова, Лобачевского автор относил к «растлевающей» и сетовал, что науки у нас нет. Его поддержали Н. Страхов и В. Розанов, спорили с ними Тимирязев, Мечников, Фаминцын и философ Владимир Соловьев, восхищавшийся (в отличие от ученых) концепцией полового отбора: «Дарвин показал независимость эстетического мотива от утилитарных целей даже в животном царстве и чрез это впервые обосновал идеальную эстетику».
В 1880-х годах началось царствование Александра III, запуганное общество обрадовалось «сильной руке», вместо конституции страна получила «Положение о мерах к охранению государственной безопасности», в университетах запрещали многие предметы, включая антропологию. Журнал «Научное обозрение» в 1895 году хотел издать «Происхождение человека» — запретили. Потом маятник начал обратный ход: в 1896-м в издательстве Филиппова вышел перевод второго издания «Происхождения человека» и издания пошли ежегодно, в 1896-м в типографии Пороховщикова вышла дарвиновская «Автобиография», из которой, правда, были исключены фрагменты о религии. Собрание сочинений Дарвина выходило до революции четырежды.
Вектор научной критики Дарвина в 1890-х годах сменился, «борьбу» перестали оспаривать, зато взялись за отбор. А. Н. Бекетов и П. Ф. Лесгафт считали, что новые виды появляются под прямым влиянием среды, без отбора, как у Ламарка, к тому же клонился Тимирязев. Зоопсихолог В. А. Вагнер изложил занятную теорию, что из материнского инстинкта морали произойти не могло, ибо дети — враги матери и она ведет против них борьбу. А. С. Фаминцын предложил теорию симбиогенезиса: сложные организмы появились в результате соединения простых, его поддержал ботаник К. С. Мережковский. И тут грянула мутационная теория; ее русский родитель С. И. Коржинский, в отличие от де Фриза, противопоставил ее «дарвинизму»: мутациями движет непознаваемая «жизненная энергия». В ответ Тимирязев развернул борьбу с «мутационистами», а тем временем Мечников стал «дарвинистом» и свое главное открытие, фагоцитоз, назвал проявлением естественного отбора; он «мутационистов» приветствовал. М. А. Мензбир, Н. А. Северцов, В. И. Талиев, А. С. Серебровский, В. М. Шимкевич тоже считали, что Дарвин и генетика дополняют друг друга: наша ранняя генетика смотрела на вещи шире, чем европейская. Ботаник Р. Р. Регель в общих чертах изложил то, что потом назвали СТЭ; ботаник О. В. Баранцкий сказал, что открытые Дарвином законы занимают то же место в биологии, что аксиомы в математике: «Современная критика направлена не на эволюцию, а на различные неверные истолкования ее механизмов».
В начале XX века зашаталась империя, маятник вновь качнулся в сторону страха и «закручивания гаек», хлынула новая волна идеологической критики Дарвина. Богослов С. С. Глаголев заявил, что де Фриз и Мендель «опровергли дарвинизм», Тихомиров писал: «После временного ослепления биология возвращается к представлению о человеческой природе как стремлению достичь идеала». Биологи в тот период о Дарвине особо не спорили, им было некогда. И после революции мощная, блистательная русская наука не погибла; по большому счету, для биологов ничего не изменилось. Ю. А. Филипченко, с 1913 года читавший генетику в Санкт-Петербургском университете, в 1919-м основал кафедру генетики, в 1921-м — Бюро по евгенике, в 1930-м реорганизованное в Лабораторию генетики АН СССР, потом в Институт генетики. Вавилов продолжал начатые до революции эксперименты. Директор Института экспериментальной биологии Н. К. Кольцов, в 1920-м приговоренный к расстрелу по делу «Тактического центра», был освобожден и в 1927-м выдвинул гипотезу, что хромосома с генами — это самокопирующаяся молекула; С. С. Четвериков в 1926-м основал популяционную генетику, И. А. Рапопорт начал исследования химического мутагенеза, А. С. Серебровский и Н. П. Дубинин открыли, что гены мутируют независимо друг от друга, Дубинин предложил гипотезу генного дрейфа.
