Ночь мы провели беспокойно. Около трех часов нас разбудили, предупредив о появлении во дворце каких-то подозрительных личностей, пробравшихся по черному ходу. Служащим они объяснили, что посланы охранять дворец, но ввиду того, что у этой «охраны» не оказалось никаких документов, ее выгнали вон, а у всех входов и выходов поставили служащих дворца.
20-го днем, к чаю, опять собрались почти все члены Императорского Дома.
По эмигрантским воспоминаниям (впервые опубликованным в 1931 г. в Нью-Йорке) великой княгини Марии Павловны-младшей, дочери великого князя Павла Александровича, значится:
«Здесь я должна вернуться к тому времени, когда отец, которому уже сообщили в штабе о смерти Распутина, узнал от своей жены, что одним из убийц был Дмитрий.
Он испытал страшное потрясение. Решил немедленно ехать в Петроград к Дмитрию, но его жена, княгиня Палей, отговорила, опасаясь за его здоровье.
Из дома он позвонил Дмитрию, намереваясь вызвать его в Царское Село. Но Дмитрия уже арестовали, и они решили, что отец приедет к обеду на следующий день.
В тот же вечер он попросил встречи с императором. После некоторого колебания его приняли, но всего на несколько минут и при этом заставили сорок минут ждать в приемной.
Император был краток; он сказал, что не хочет обсуждать это дело.
На следующий день (20 декабря 1916 г. – В.Х.) отец поехал к Дмитрию. Как только дверь комнаты Дмитрия закрылась за ним, отец, не приближаясь к сыну, задал ему мучивший его вопрос:
– Ты можешь поклясться, что на твоих руках нет крови?
Дмитрий поднял руку, перекрестился перед висящей в углу иконой и ответил:
– Клянусь именем матери.
О чем они говорили дальше, мне неизвестно.
Через два дня, когда поползли слухи о том, что императрица требует военного трибунала для Дмитрия и Юсупова, они встретились снова, и Дмитрий передал отцу письмо для императора.
В этом письме брат говорил, что, как только начнется расследование, его спросят о мотивах убийства Распутина. Но поскольку все они поклялись не давать никаких объяснений, он, Дмитрий, откажется отвечать и потом застрелится. Ему казалось, что таким поступком он сможет оправдаться в глазах императора. Не знаю, дошло ли до монарха это письмо.
В отличие от нас, молодых, отец отдавал себе отчет в серьезности ситуации. Он воспринимал, что Дмитрием и Юсуповым двигали патриотические мотивы, но считал их поступок опасным и бездумным. Их деяние, по его мнению, лишь увеличило пропасть между императорской семьей и Россией, и убийство, которое запланировал Юсупов и в котором участвовал Дмитрий – пусть всего лишь номинально, – было, с точки зрения отца, напрасным и чудовищным преступлением.
Он считал, что у Юсупова было достаточно возможностей, позволяющих ему выбрать другой, более подходящий способ избавиться от Распутина. Отец обвинял Юсупова в том, что он втянул Дмитрия в преступление, которое принесло ему дурную славу.
Более того, отцу казалось, что императрица станет более консервативной и реакционной в своих взглядах и будет еще более решительно выступать против любых уступок общественному мнению.
Никакие советы, опасался он, сейчас не подействуют: и она, и император полностью отдалились от всех и принимают только сторонников Распутина. Его тень нависла над его жертвами, по-прежнему внушая им мысли и намерения.
Однажды по просьбе некоторых членов семьи отец взялся сообщить императору, что он думает о сложившейся ситуации, и попытался представить картину в истинном свете, без прикрас. Но император, несмотря на уважение к своему единственному в то время дяде и сыну Александра II, не поверил ему. Он предпочитал видеть картину в ином, более выгодном свете, рассеянном корыстными придворными интриганами. Затея оказалась безнадежной». (Воспоминания великой княгини Марии Павловны. М., 2003. С. 236–237)
По воспоминаниям княгини О.В. Палей:
«На другой день решили мы с мужем ехать обедать к Дмитрию, однако Павел поехал раньше, чтобы поговорить с сыном с глазу на глаз.
Во дворце у дверей стояла охрана, но нас пропустили: и великого князя, и меня спустя час.
С порога великий князь сказал Дмитрию:
– Я знаю, что ты связан словом. Спрашивать ни о чем не стану. Только скажи: убил – не ты?
– Не я, папочка, – ответил Дмитрий, – клянусь могилой матери.
Великий князь вздохнул с облегчением, словно сбросил страшную тяжесть. Дмитрий был до слез растроган отцовым благородством. Ни единого вопроса великий князь не задал ему, уважая слово чести. В половине первого, как уговорились, пришла я. За обедом о трагедии ни разу не упоминали. Но лица наши были серьезны и сосредоточены.
Думаю, подробности этой истории еще не забыты. Потому расскажу обо всем вкратце. Молодой князь Феликс приехал к Распутину и позвал его на ужин. Вместе с князем ужинали великий князь Дмитрий, Пуришкевич, пуришкевичев доктор и еще офицер, некто Сухотин. В мадеру и пирожные всыпали сильный яд. Но отрава не подействовала. Гости пошли наверх, а Юсупов остался один на один с Распутиным… Старец был убит выстрелом из револьвера, труп вывезли в автомобиле и сбросили в невскую прорубь. Вообще-то, подобного зверства не объяснить, тем более что в России гость – священная корова. Но в данном случае есть объяснение: средства оправдывала высокая цель – спасти Государя даже вопреки его воле.
Вернувшись в Царское, мы, понятно, ни о чем другом не говорили. По словам Павла, он не выпытывал у сына ни имена, ни подробности, а только спросил, почему тот участвовал в этом деле. Сын ответил: потому что хотел открыть царю глаза на положение вещей.
– Я надеялся, – продолжал Дмитрий, – что своим участием помогу Государю, и ему не придется мучиться и самому гнать старца. Ведь Государь не верил ни в какое особое его влияние, ни на здоровье царевича, ни на политику. Просто он знал, что, если прогонит его, поссорится с императрицей. Вот я и подумал, что, избавившись от его влияния, Государь примкнет к тем, кто видит в старце корень многих бед – таких, как назначение министров кретинов, волшба и столоверчение при дворе, и прочее, и прочее.
