Метрдотель усадил их в удобные кресла, официант подал толстое меню. Едва Леся успела рассмотреть, что цены на закуски начинаются от трехсот рублей, и в очередной раз ужаснулась столичной дороговизне, как Вилен Арсеньевич уже сделал заказ, причем за обоих:
– Принесите нам на аперитив коньяку, чтобы снять стресс и укрепить наше с девушкой взаимопонимание (официант тонко улыбнулся и кивнул), а затем каждому по порции карпаччо из лосося, а на горячее форель с травами. Запивать мы будем вашим домашним белым вином, десерт закажем позже.
Официант поклонился, сказал: «Прекрасный выбор», – и отошел.
А Борисоглебский пояснил Лесе:
– Здесь мясо готовят плоховато, зато рыбу – пальчики оближешь. Тебе обязательно должно понравиться.
Не успела Леся ответить «кастинг-директору», как у нее в рюкзачке снова зазвонил мобильник. На этот раз она решилась достать его, увидела на дисплее, что звонит Васечка, и подумала, что во второй раз сбрасывать его звонок будет совсем уж неприлично. Ведь он и обидеться может. И вообще, какое счастье, что он позвонил, жаль только, что опять не вовремя. Она поднесла аппарат к уху и выпалила залпом:
– Васечка, я очень рада, что ты позвонил, но сейчас совершенно не могу разговаривать. Я перезвоню тебе позже, ладно? – и нажала на «отбой».
Оставалось надеяться, что молодой человек не расслышал ресторанного гула и звяканья посуды. Да и вообще: стоило ли отвечать? У Леси совершенно не было опыта, как лавировать между двумя мужчинами. Она и с одним-то не знала, как управляться. И пока получалось не очень. Во всяком случае, Борисоглебский исподволь метнул на нее ревниво-злой взгляд.
Принесли коньяк.
– Я предлагаю выпить за мир во всем мире и мир между нами, – воздел вверх сценарист огромную коньячную рюмку, на донышке которой плескался янтарный напиток. – И за то, чтобы в наших с тобою отношениях было меньше вранья и больше игры. – И он посмотрел на девушку со значением.
– Я очень рада, что познакомилась с таким взрослым и умным человеком, – почти искренне ответила Леся. Кроме того, что Вилен являлся стариком и шантажистом, в остальном он был даже неплох: не дурак, уверенный в себе, импозантный. Или, может, это на нее коньяк так действовал? Даже пара глотков горячительной жидкости ударила ей в голову. Она ведь практически ничего не ела сегодня, сосиска в тесте в ожидании московской электрички на станции Меньшово не в счет.
– Как же тебя все-таки зовут, юная дочь лейтенанта Шмидта? – улыбнулся Борисоглебский. На него, похоже, тоже подействовал коньяк, расслабил, размягчил. – Кристина? Леся? Или как-то еще?
– Леся я, Леся, – засмеялась девушка. – Хотите, могу паспорт показать?
– А на каком курсе учишься?
– Перешла на четвертый.
– А кто у тебя мастер? Ершов, Исламбеков?
– В смысле?
– Ну ты же на сценарном учишься?
– Нет, на юридическом.
– Да?! А жаль… Могли бы раскрутить с тобой на пару неплохой сюжет. Тут тебе и мелодрама, и таинственное убийство… Эта твоя идея с незаконнорожденной дочкой продюсера в принципе плодотворна, но только какая-то сырая, недокрученная…
После коньяка, выпитого залпом, Вилен Арсеньевич подобрел. Тут подали вино и закуски.
Борисоглебский жадно ел и одновременно витийствовал, пытаясь произвести на Лесю впечатление. Он заказал себе еще коньяку. Сценарист рассказывал о своей работе на «Мосфильме» советских времен, и по его версии выходило, что Шукшин, Тарковский, Гайдай были если и не закадычными его друзьями, то, по крайней мере, добрыми знакомыми.
Затем он переключился на актеров и выдал об известных великих артистах несколько побасенок, довольно сальных, но, впрочем, смешных. Он подливал Лесе вина, и его красные жирные губы не переставая шевелились.
– А говорят, сейчас в кино все продюсеры решают? – вклинилась она, когда Вилен Арсеньевич уже заканчивал с горячим.
Собеседник скривился.
– Увы, да!..
– Почему «увы»? – немедленно ухватилась за слово студентка.
– Да потому, – воскликнул Борисоглебский, – что, как правило, это совершенно случайные люди, которые ровным счетом ничего в кино не понимают! И при этом, прошу заметить, во все подряд суют свой нос и всем пытаются рулить, от сценария и кастинга до грима с бутафорией! В то время как сами рулить умеют только одним – финансовыми потоками. И делать им в кино, кроме как деньги считать, нечего!.. – завершил он с горячностью.
Похоже, своим вопросом Леся задела его за живое.
– Это вы Райтонена имеете в виду? – невиннейшим тоном спросила она. – Или Брагина?
Вилен Арсеньевич осклабился.
– Ах да, – усмехнулся он, – ведь ты же пришла сюда выдаивать, хе-хе, из меня информацию… Нет, на журналистку ты и вправду не похожа, слишком скромна… Поэтому… Расскажу тебе кое-что, но, что называется, не для записи… Настоящий продюсер в кино действительно должен во всем разбираться и каждую копейку считать, однако и доверять тем, кто на него работает: режиссеру, оператору, сценаристу… А у нас… – Борисоглебский вздохнул. – Конечно, о мертвых ничего, кроме хорошего, но Брагин – он ведь просто бизнюк, который нарубил себе в девяностые капусты, а сейчас решил кино побаловаться. Вообразил себя великим знатоком и начал бабло в фильмы вкладывать. А так как в кино он ничего не понимает, то есть не понимал и уже не поймет никогда, то он пытался подменить собственную некомпетентность мелочной опекой. Во все детали лез. По двадцать раз сценарии читал, к каждой запятой придирался, рабочие материалы по три раза отсматривал… Непрофессионал! – Сценарист сделал рукой решительный, отметающий жест, словно сбрасывал покойного Ивана Арнольдовича со стола.
– Но ведь его фильмы окупались? – осторожно спросила девушка.
– Какие-то – окупались, – брезгливо пожал плечами Борисоглебский, – какие-то – проваливались, да только не его в том вина или заслуга. Без Райтонена Брагин был нулем без палочки, шагу не смог бы ступить.
– А у Брагина с Райтоненом были хорошие отношения?
– Милая моя Леся, – засмеялся главный редактор «БАРТа», – наивный ты человечек!.. Ну какие отношения могут быть между компаньонами в бизнесе? Оба друг на друга зубы точили и глотки готовы были перегрызть. Да не грызли до поры до времени, сдерживались. Потому что каждый понимал: один другому – нужен. Райтонену нужен был Брагин, потому что у того – деньги, и он их готов был в кино вкладывать. А Брагин без Райтонена, понятно, ничего снять не мог, потому что не было у него ни чувства меры, ни понимания процесса, ни художественного вкуса.
Леся осторожно предположила в тон Борисоглебскому:
– Может, для Райтонена как раз сейчас время пришло глотку Брагину перегрызть?
– А зачем? – скривил губы сценарист. – Какой смысл? Где он теперь денег на свои проекты возьмет?
