Я со всей силы рванула рукой… мне больно, но почему-то приятно… А теперь нужно как-то вытащить эти ненавистные трубки… По-моему, у меня получается… ВДОХ… мой первый полноценный ВДОХ… Свободный… без трубок и кислородной маски… Мой первый глоток жизни… теперь можно кого-нибудь позвать. Я слышу шаги и голоса… ко мне кто-то идет… Я вижу чье-то лицо… оно немного плывет… дико слезятся глаза… надо сказать… я пытаюсь вам это сказать… но я не слышу собственный голос… я слышу только неприятный тихий свист… лицо приближается… их уже двое… у меня кружится голова… Они о чем-то говорят… но я их не слышу… что они делают?.. Боже мой… по– моему, они хотят опять воткнуть в меня эти трубки… я прошу вас, не надо… они мне мешают… мне нужно вам это сказать… это очень важно… НУ ДАВАААААААА АААААААААААААААЙ! Я услышала свой собственный хрип:
– I wanna drink… Please…
[44]
Это были первые слова моей новой жизни.
Мои губы побрызгали какой-то жидкостью из маленького баллончика… и я снова увидела трубки, которые приближались к моему лицу. Мне хотелось кричать. Мне хотелось увидеть маму…
P.S. Через какое-то время я увижу маму: ее на секунду покажут мне… худую… бледную… уставшую… но счастливую… потому что я была жива.
P.P.S. Мои врачи так и не поняли, как я в том состоянии выдернула капельницы, сняла с лица кислородную маску, вытащила из себя вспомогательные трубки и при этом ничего себе не повредила. Ради глотка воды еще и не такое сделаешь, особенно если ты плохо соображаешь, что делаешь.
10 июля 2003 года
В конце туннеля яркий свет слепой звезды,
Подошвы на сухой листве оставят следы,
Еще под кожей бьется пульс, и надо жить,
Я больше, может, не вернусь, а может…
я с тобой останусь…[45]
Меня везут в операционную. Бессонная ночь и сегодняшний день забрали все мои силы, все мои мысли… Главное, что с мамой все в порядке… Ее забрали в операционную рано утром… операция длилась восемь часов… Мне сообщили, что все прошло благополучно… Больше меня уже ничего не волновало… Я не хочу больше думать, я устала… Опять эти белые потолки… опять эти лампы… как я их ненавижу… и какое странное ощущение внутри… ощущение из детства… на что же это похоже? Точно, экзамен… Я иду на экзамен к Жизни, но совершенно ничего не знаю… знаю только один билет… и мне нужно вытянуть именно его… я подхожу к столу… внимательно изучаю перевернутые маленькие карточки… протягиваю руку… сначала легонько касаюсь кончиками пальцев одной карточки, ощущаю ее шершавую поверхность, но почему-то быстро меняю свое решение и беру совсем другую… собираюсь перевернуть… интересно, я вытяну тот билет, который мне нужен?
– Julia, сейчас тебе введут наркоз, и тебе нужно будет считать про себя… – сказала заботливая немецкая сестричка.
Господи… когда-то я уже это слышала, только по-русски: «Юля, когда ты выпрыгнешь из самолета, тебе нужно будет считать про себя: назовешь три трехзначных числа и парашют раскроется».
Меня тогда заинтересовало, почему нужно считать именно про себя и можно ли начать с числа «666». В этот раз меня интересовало совсем другое:
– Я точно не буду ничего чувствовать?
– Конечно, нет, – с улыбкой ответила сестра.
Если бы мне такое сказали в Украине, я бы вряд ли поверила. Хотя… если бы я сейчас была в Украине, я бы уже точно ничего не чувствовала. Эта сестра вызывала во мне симпатию. Мне очень хотелось ей верить. Тем более, что у меня не было выбора.
– У тебя еще есть вопросы? – поинтересовалась она.
– Да. Я хочу поговорить с профессором Брольшем. Для меня это очень важно.
– Я попробую это сделать для тебя.
Фигура профессора Брольша возникла перед моими глазами практически мгновенно.
– Is everything fine, Julia? Any questions? – спросил он своим тихим железным голосом.
– Professor Brolsh, may I ask you just one question? – Я смотрела на него в упор.
– Sure.
– Will I die?
– No, – он произнес это слово таким спокойным голосом, словно мы обсуждали жару в Германии.
– Promise me.
– I promise[46]. – Его голос не дрогнул. За последние две недели я научилась различать интонации.
Когда я поняла, что человек, от которого целиком и полностью зависела моя жизнь, сейчас уйдет, мне стало по-настоящему страшно… Мне не хотелось его отпускать. Единственным моим желанием в тот момент было, чтобы он оставался рядом со мной до тех пор, пока я не начну считать… Но я понимала, что отвлекать его не в моих интересах. Он дал мне слово. Этого было более, чем достаточно.
– Professor Brolsh…
– Yes, Julia…
– I have your word[47].
P.S. Это были последние слова моей прошлой жизни, поэтому я написала их в «оригинале». Я вспомнила Геночку, вспомнила родителей, вспомнила Бога… и начала считать.
9 июля 2003 года, ночь…
Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Я бы ценил вещи не по их стоимости, а по их значимости.
Я бы спал меньше, мечтал больше, сознавая, что каждая минута с закрытыми глазами – это потеря шестидесяти секунд света.
Я бы ходил, когда другие от этого воздерживаются, я бы просыпался, когда другие спят, я бы слушал, когда другие говорят.
И как бы я наслаждался шоколадным мороженым!
Если бы Господь дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу.
Боже мой, если бы у меня было еще немного времени, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце. Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал, читая стихи Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой. Я омывал бы розы своими слезами, чтобы вкусить боль от их шипов и алый поцелуй их лепестков.
Боже мой, если бы у меня было немного жизни… Я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю. Я бы убеждал каждую женщину и каждого мужчину, что люблю их, я бы жил в любви с любовью. Я бы доказал людям, насколько они не правы, думая, что когда они стареют, то перестают любить: напротив, они стареют потому, что перестают любить!
Ребенку я дал бы крылья и сам научил бы его летать.
Стариков я бы научил тому, что смерть приходит не от старости, но от забвения.
Я ведь тоже многому научился у вас, люди.
Я узнал, что каждый хочет жить на вершине горы, не догадываясь, что истинное счастье ожидает его на спуске.
Я понял, что, когда новорожденный впервые хватает отцовский палец крошечным кулачком, он хватает его навсегда.
