На следующий день у Виктории случился микроинсульт, и теперь уже близкие не сомневались, что жить королеве осталось считаные дни.
Болезнь ее величества долгое время скрывали от публики, но англичане умели читать между строк. В газетах ежедневно публиковался «придворный циркуляр», по которому можно было следить за жизнью двора. Но в середине января «придворный циркуляр» вдруг исчез со страниц «Таймс». Для читателей это означало лишь одно – дела королевы так плохи, что о них уже невозможно писать в газетах. Империя затаила дыхание. Когда 19 января «придворный циркуляр» возобновился, нетрудно было догадаться, что скрывается за обтекаемыми формулировками вроде «нездорова», «переутомление» и «должна воздерживаться от дел».
Все понимали, что королева умирает, но никто не мог в это поверить. Виктория казалась неизменной, как сама монархия. Недаром принц Берти шутил: «Все мы молимся Отцу вечному, но, кажется, вечная маменька есть только у меня»
[275]. В шутку или всерьез, британцы воспринимали Викторию как всеобщую маменьку, прощая ей и упрямство, и вздорность, и стремление совать нос в чужие дела.
«Королева Англии мертва – эти слова звучат так же невероятно, как если бы кто-то сказал, что с неба исчезло солнце. Странно представить себе Англию без матери-королевы всего британского народа – осознать, что она, эта добрая и милосердная владычица, покинула нас навсегда! Мы привыкли считать ее бессмертной»
[276], – захлебывалась чувствами Мария Корелли.
Хотя немощное тело отказывалось ей повиноваться, у королевы оставалось достаточно воли к жизни. В тот же день, когда был опубликован циркуляр, она спросила доктора Рейда: «Мне уже лучше? А то ведь я была очень больна». – «Конечно, – утешал ее сэр Джеймс. – Вы тяжело болели, Ваше Величество, но сейчас поправились»
[277]. Позже королева сказала ему, что хотела бы пожить еще чуть дольше, потому что у нее остались незавершенные дела.
Тем временем в Осборн съехались все дети Виктории: Берти и Аликс с сыном Джорджем и невесткой Мэри, Артур с женой, Луиза и Лорн, Елена, Беатриса и многочисленные внуки. Даже Мария Александровна пожаловала из Кобурга, чтобы наконец зарыть топор войны. Не смогла приехать только Вики – она сама была прикована к постели.
К досаде дядюшек и тетушек, в Осборн нагрянул кайзер Вильгельм. Вместе с Артуром он участвовал в придворных торжествах в Берлине, но, узнав о болезни бабушки, отменил все празднества и спешно собрался в дорогу. Неожиданно для всех, Вилли проявил чувство такта. «Если вы пожелаете, я вернусь в Лондон, – сказал он английским родственникам. – Мне бы хотелось проститься с бабушкой, но если это невозможно, я все пойму»
[278].
Смягчившись, Берти позволил ему остаться в Осборне, но Елена, Луиза и Беатриса отказались пускать его к умирающей. «Вряд ли присутствие этого нахала пойдет маме на пользу». Семейные склоки у смертного одра возмутили доктора Рейда. Он встал на сторону гостя и, добившись разрешения принца Уэльского, провел Вильгельма в спальню королевы. «Кайзер был очень добр ко мне», – прошептала королева после разговора с внуком.
22 января королева быстро угасала. «Весь день ангел смерти кружил над Осборн-Хаусом, и слышно было, как он хлопает крыльями», – писала «Таймс».
Родные обступили постель Виктории, но она едва различала их лица. Во время одного из проблесков сознании королева заметила Берти и попросила поцеловать ее. В другой раз вспомнила про своего померанского шпица Тури. Любимца посадили к ней на одеяло, но шустрый песик быстро заскучал и удрал от хозяйки.
В полдень стало ясно, что королева уже не доживет до следующего утра. А вечером доктор Рейд и Вильгельм преклонили колени у постели королевы, придерживая ее за голову – кайзеру пригодилась здоровая рука. Ровно в 6:30 вечера 22 января 1901 года королева Виктория испустила последний вздох.
«Мое перо отказывается писать. Милая, любимая мамочка, лучшая из матерей и величайшая из королев, средоточие нашего мира, наша помощница и поддержка. Все это какой-то пустой, чудовищный кошмар, в который невозможно поверить»
[279], – заливалась слезами Вики, которой оставалось жить меньше года.
Весь день у ворот Осборна нарезали круги репортеры. В семь часов произошло то, чего они так ждали, – был вывешен бюллетень о смерти королевы. Вскочив на велосипеды, газетчики наперегонки ринулись к телеграфу, выкрикивая по дороге: «Королева мертва!» Новости достигли Лондона за считаные минуты. Тем же вечером зазвонили колокола собора Святого Павла, зазвонили печально и гулко, оповещая горожан об окончании целой эпохи.
* * *
«Лондон был окутан туманом и крепом, – писал очевидец. – На каждой витрине можно было увидеть черное полотнище. Женщины всех возрастов надели вуали, но особенно трогательно траур смотрелся на проститутках, чье существование старая королева всегда отрицала. Даже уличные подметальщики украсили крепом свои метлы… Создавалось впечатление, будто ключевой камень выпал из арки небес»
[280].
Не было уголка во всей Британской империи, где не помянули бы усопшую королеву. Другие страны тоже не остались в стороне. В день похорон Виктории в Санкт-Петербурге состоялась поминальная служба, на которой присутствовали император с императрицей и Елизавета Федоровна. Отвечая на соболезнования митрополита Санкт-Петербургского, Александра Федоровна добавила, что королева была ей все равно что мать. «Как я завидую, что ты могла своими глазами увидеть, как наша любимая бабушка уходит в свое последнее пристанище, – писала она сестре Виктории. – Сколько я себя помню, она всегда была в моей жизни. Невозможно представить более доброго человека»
[281].
Виктория испытывала живой интерес ко всему, что было так или иначе связано с трауром, поэтому заранее распланировала свои похороны. Подробные инструкции ее величества огласила ее костюмерша миссис Так. И тут выяснилось, что Виктория припасла для семьи еще один сюрприз. Согласно ее инструкциям следовало устроить «белые похороны», накинув на гроб не черный или фиолетовый, а белый покров. За сорок лет Виктории приелась чернота, и в последний путь она хотела отправиться в белом, как на свадьбу. Она не забыла военные заслуги отца и распорядилась, чтобы ее гроб везли к месту упокоения на пушечном лафете. В конце концов, она дочь солдата! Что же касается гробов, их будет три: деревянный, обтянутый внутри белым атласом, опустят в свинцовый, а тот в свою очередь будет покоиться в дубовом, изящно украшенном внешнем гробу.
