Но зря Люся так. Все было правильно. Я должен был увидеть свою мать, чтобы идти по жизни дальше.
Сам я звонить Люсе не буду. Мне стыдно. Ведь я унизил ее.
Подгорбунский как-то рассказал мне, что у него однажды было плохое настроение, он хотел разметать весь мир. В ту минуту Подгорбунский шел и курил. Внезапно решил бросить горящий окурок за шиворот проходящему мимо человеку. Бросил и попал. Тому человеку было больно, он жутко кричал, не понимая, что случилось, а Подгорбунский убежал… Он говорил, что не может забыть этот свой проступок и его до сих пор мучает совесть, что по его вине пострадал незнакомый человек.
Так же и мне с Люсей. Я не могу о ней много думать.
92. ОТЕЦ РАССКАЗАЛ МНЕ ПРО МОЮ МАТЬ
Когда я вышел из больницы, я все время улыбался. Еще бы! Мир был мне подарен во второй раз. Врачи сказали, что если я спокойно, без дерганья проживу полгода, то все у меня будет ок.
И я прожил полгода так, как мне велели. Ходил в лицей, смотрел по Инету комедии, не думал про плохое. Но через полгода я сел и разыскал в социальных сетях мою мать. У нее была страничка с массой фоток. Везде она была на них в одиночестве – то в своей алой куртке, то в каких-то допотопных блузах и всегда в брюках и спортивной обуви. Неприятно видеть пожилую женщину в адидасах или сланцах. Она носила черные сланцы, надев на ноги носки. Наверное, у нее были больные ноги или денег не хватало на изящные туфли. Везде Светлана Алексеевна Каплунская была густо накрашена и с ролтоном на голове. Почему-то мистер Уксус не особенно рвался к ней в кадр. Видимо, постоянно выполнял роль фотографа и верной собачки, как заметила Люся.
В друзьях у моей матери было всего четыре человека. Четыре – плохое число. Я не люблю четные числа.
Когда я разглядывал материнские черты, то никак не мог понять, почему она так изменилась. Ведь на той фотографии, которую я откопал у отца в столе, она была милой и ласковой, а теперь, на своей интернет-странице, походила на сестру Бабы-яги – натянутая улыбка, осклизлый взгляд, обиженно поджатые губы.
Я спросил отца про ту фотку и даже показал ее на своем ноуте.
Отец вздохнул и сказал:
– Валер, так это не твоя мать. Это моя двоюродная сестра Аля из Воронежа. Она приехала к нам, чтобы помочь тебя нянчить. Прожила у нас четыре года.
– Я ее не помню, – сказал я.
– Жаль. Аля была тебе как мать. Стирала, кормила, лечила, гуляла с тобой. Ты очень любил в парке старый, здоровенный тополь. Вы с Алей буквально под ним жили. И там я вас сфоткал.
– А где она сейчас?
– Умерла… – вздохнул отец. – Добрым людям меньше везет в этой жизни… Аля тебя обожала.
– Я это понял, – ответил я.
И вспомнил ощущение – солнце, тополь с громадными ветвями и будто мама рядом. Нет, теперь я знаю: это была добрая тетя Аля.
– Пап, а молодые фотки матери? – спросил я. – Они есть в природе?
– Нет, – просто ответил отец. – Я их уничтожил. Может, не прав, надо было хоть что-то оставить для истории, для тебя, но тогда я не справился с собой, все разорвал и выбросил.
А потом мы поговорили о матери. Отец взял с меня слово, что этот разговор в первый и последний раз.
Моя мать, Светлана Алексеевна Каплунская, окончила какой-то спортивный институт и стала тренером по волейболу. В институте вышла замуж за парня, который через несколько лет выбился в известные футболисты. Простой упорный парень, он ценил мужскую дружбу, на сборах, бывало, выпивал и не пропускал застолий после матчей. Моя мать страшно злилась на своего первого мужа и требовала, чтобы он сидел у ее юбки и после каждого матча – сразу домой, под ее теплый бок. Но футболист хотел жить, как жил, и играть в футбол, как играл. Это было смыслом его жизни. Потом у него произошел конфликт с тренером, его погнали из команды, и моя мать бросила его. Футболист помаялся еще пару лет без любимой команды, без семьи и умер.
А моя мать встретила моего отца. Она показалась ему нежной, беззащитной, хотя трудно представить высокую крупную женщину трогательной. Она плакала, говорила, что очень несчастна, что мой отец – самый лучший мужчина на земле. Она угодливо смотрела ему в глаза и клала свою ладонь на его руку. Он полюбил ее, поверил ей, и они сыграли свадьбу. Без меня они прожили три года, она почему-то не хотела детей, говорила отцу: «Рано, давай еще для себя поживем». А когда появился я, все у родителей пошло кувырком. Моя мать злилась, что теперь ее жизнь подчинена мне, младенцу. Ее раздражало, что стало меньше денег, потому что мне покупались кроватка, коляска, вещи, памперсы, еда, а ей, ей? Моя мать обожала золотые украшения и как-то устроила скандал отцу, что он не купил ей очередную цепочку, на которую она указала пальцем в магазине.
Вскоре обнаружилось (мне исполнилось три месяца), что я болен, и стала известна вся эта чухня про мое генетическое заболевание и про то, что мое сердце может остановиться в любую секунду.
Сначала мать рыдала: ах, она не может так жить и ждать смерти собственного ребенка! Отец ее успокаивал, обнимал, целовал. «Олег, – канючила она, – теперь все средства пойдут на лечение Валеры, а как же мы? Как нам… мне жить? Жизнь дается один раз, и я должна свою провести около больничной койки?» Отец думал, что мать от отчаяния и горя говорит такие страшные вещи: койка же была не чужая, а родного сына. Но однажды она собрала вещи и уехала от нас. Отец нашел мать, умолял вернуться, но она отказалась. «Я желаю тебе счастья, – жестко сказала она, – а меня оставь в покое. Я подала на развод».
Тогда отец понял, что моя мать – предательница и гадина. Она бросила не только его, но и меня, беспомощного младенца. Отец вернулся домой, разорвал фотки матери и вырвал ее из сердца. Я думаю, после развода он не стал монахом, наверняка у него появлялись подруги на короткое время, но чтобы создать с кем-то семью… Нет, он больше не хотел семейного счастья.
После отца мать нашла бывшего спортсмена, мелкого бизнесмена Каплунского. Наверное, он оказался последним, кому понравилась ее высокая фигура и кудри «ролтон». Он женился на ней. Привел в свою квартирку в панельный дом, который я видел, и они прожили около десяти лет. За все это время мать ни разу не вспомнила обо мне, она, видимо, сумела убедить себя в том, что ее больной сын умер.
Бизнесмен Каплунский попал в автокатастрофу и погиб… Недавно бабушка сказала мне, что таких женщин, как Светлана Алексеевна Каплунская, называют черными вдовами: мужья у них мрут, словно мухи, и отцу повезло, что он расстался с ней, а то бы тоже сыграл в ящик.
Светлана Алексеевна осталась одна. Но ей так хотелось мужского внимания! Она считала себя неотразимой и готова была на стену лезть, чтобы заполучить нового спутника жизни. Ей надо было доказать всем вокруг – родным, соседям, знакомым, что рядом с ней мужчина, что она все еще востребована.
