Отец ничего не ответил на мой дурацкий вопрос. Сидел молчал, наконец снова взглянул на меня.
– Сын… – сказал он драматическим голосом. – Ты уже большой. Хочешь поговорить про маму?
У меня что-то напряглось внутри, под ложечкой. Словно я должен шагнуть со скалы в пропасть. Тьфу, гадость какая!
– Нет, – ответил я отцу, – на фиг мне это надо? Я ж ее не знал.
Я видел, как у отца зашевелились желваки на скулах и сжались кулаки.
– Значит, мама для тебя – пустое место?
– Выходит, так. Пап, я ж ее не помню.
– Но когда-то ты должен обо всем узнать… – вздохнул отец.
– О чем – обо всем? – дебильно поинтересовался я.
– Ну, о том, как мы с мамой жили… какая она была… как ты появился… Мы тебя с бабушкой и дедушкой берегли, не говорили про маму… – Отец с трудом подбирал слова. – А сейчас… я думаю… самое время… Это заявление от имени мамы… Я обалдел, когда Наталья Юрьевна его показала…
Я понял – отец завел шарманку, и это, если не остановить, надолго. Я встал и сказал:
– Слушай, пап, не заморачивайся. Я уже все знаю. Мне достаточно.
Я хотел выйти из комнаты, но отец громко приказал:
– Стой!
Я оглянулся. Никогда не забуду, как в одну секунду лицо отца побелело. Он вскочил со своего места, схватил меня за руку:
– Что ты знаешь?! Откуда?
Я начал выкручиваться из его железной хватки:
– Отстань! Отпусти!
– Что ты знаешь, паршивец? Кто с тобой говорил? Ну! – настаивал отец незнакомым, злым голосом.
– Все, все знаю! Но не скажу! – завопил я. – Вцепился, как клещ!!
Отец сразу отпустил меня. Может, испугался, что мне станет плохо? Или я удачно выбрал момент и ловко выдернул пальцы из его твердой горячей ладони?
Я выскочил из комнаты и через секунду закрылся у себя. Всё, я в своей «пещере», вряд ли отец будет сюда рваться. Я сел на тахту, прислушался. Прошло несколько мертвых минут, ни звука, потом энергичный голос телевизионного комментатора с напором начал вещать про футбольный матч. Ну вот, отец переключился с меня на телик.
До глубокого вечера я сидел и делал уроки. Это был первый вечер за весь учебный год, когда я выполнил все домашние задания. Потом я встал, почистил зубы, сходил в туалет, вернулся в свою комнату и лег спать.
В комнате было сумеречно, потому что в городе не бывает кромешной темноты, как у нас на даче, например. За окном в ночном мареве фонарей дрожала тусклая луна.
Эх, отец, я очень хочу поговорить о маме! И все про нее узнать! Но ты же много лет… а я как рыба об лед… Бабушка с дедушкой тоже молчали. За вашим молчанием стояла тайна, о маме нельзя было спрашивать. Когда я был маленьким, вы все ловко уходили от моих вопросов. Но три года назад я просчитал ситуацию – общий ужин перед Новым годом, все сидят за столом, как зайчики, едят «Оливье».
– Пап, где моя мама?
Я помню, бабушка перестала жевать салат, дед расстроенно засопел. Они оба вопросительно посмотрели на тебя. И ты, отец, ответил:
– Валер, не хотелось бы в этот день, все-таки – Новый год, но… Нет мамы, она умерла.
Так я ему и поверил!
– Где вы ее похоронили?
– На кладбище.
– На каком?
Ты, отец, начал злиться: побледнел, на меня не смотрел.
– Сейчас там снега по колено. Потеплее будет – сходим, – сказал и поднял рюмку с вином: – За нашу семью! За здоровье всех присутствующих!
И выпил рюмку залпом.
…Я достал из-под кровати ноутбук, включил экран. С него смотрела на меня моя мама – легкие кудрявые волосы, добрая улыбка, озорные глаза. На ней было летнее платье с кружевным воротником. Такие сейчас девчонки не носят… На руках мама держала меня – смешного мелкого в чепчике и синем одеяле.
Эту фотографию я обнаружил три года назад после длительных поисков в столе у отца. Все остальные фотки он с дедушкой и бабушкой куда-то спрятали, чтобы меня не травмировать. Фотографию я вернул обратно в стол, но предварительно отсканировал и поместил в ноут вместо обоев.
Также три года назад я обнаружил в плотном белом пакете – он лежал в папке с документами – мое свидетельство о рождении. Из него я узнал, что мою маму зовут Светлана Алексеевна Маркелова.
А ведь я не соврал отцу: о маме я буду знать всё. Уже завтра. Костян позвонит, и «тайные покровы падут», как пелось в какой-то песне.
Я смотрел на маму, пока не захотелось спать. Тогда я выключил ноутбук, сунул его под кровать. Засыпая, я вспомнил строгий вопрос отца: «Проделки Подгорбунского?», улыбнулся, повернулся на бок и провалился в сон.
.. Да, когда стало потеплее, отец своего обещания не выполнил. На кладбище, на могилу мамы, мы так и не ходили.
33. ЛЮБЛЮ ПИТЬ ЧАЙ
Это у меня наследственное. Чай любит мой дед, моя бабушка, отец тоже не гнушается. Бабушка покупает чай везде, у нее дома – две чайные полки. Я раньше любил открывать их створки и нюхать сложную композицию чайного запаха.
Однажды, когда мне было лет восемь, мы все вместе гуляли по городу 9 Мая. Стояла жара. Бабушка все время обмахивалась газетой, а потом сказала:
– Хочу пить!
Папа завел нас в кафешку и всем купил по стакану чая с булочкой. Мы сели за столик, начали пить и жевать булки. В это время начался салют. После той прогулки мне кажется, что у любого чая есть вкус салюта.
34. ОДИН РАЗ Я ПРОСНУЛСЯ, А МОЙ НОСОК ВИСЕЛ НА РОВНОЙ СТЕНЕ
Накануне я работал на Костяна, выслеживал бездетную пару. Костян объяснил: важно знать, в каком месте они паркуют машину – во дворе под деревьями или под своими окнами. Я ждал этих додиков три часа, потом они приехали, поставили машину под деревьями. Жена все время ругала мужа, я не мог понять за что. А вот то, что он ответил жене, я расслышал отчетливо. Здесь не место повторять черные слова. За черные слова, как утверждает моя бабушка, Небеса мстят.
Я не согласен – это пустая мистика, но я настолько устал после той слежки, что, придя домой, разделся в темноте на автомате, все с себя содрал, пошвырял в разные стороны и бухнулся в кровать. Утром увидел свой носок на стене. Наверное, он зацепился за какой-нибудь бугорок или старый гвоздь. Но со стороны было классно.
