– О его реальных целях мы можем лишь строить предположения. Возможно, нас просто изучали, провоцировали на какие-то действия, анализировали ответную реакцию. Заодно Скитальцы наглядно показали, насколько опережают нас в техническом развитии. Мол, ребята, если вдруг решите поиграть мускулами, то подумайте хорошенько, прежде чем пустить в ход оружие. У военных с давних времен есть такое понятие: демонстрация флага. Все, и друзья, и враги должны знать, что вооруженные силы не дремлют, и с боеготовностью все в порядке.
– Осталось только выяснить, кто они такие, и кем Скитальцы считают нас?
– Джон, – сказал Патрик почти нежно, – ты думаешь над этим едва пять минут, а я ломаю голову вот уже пятнадцать лет. И не только я. И мы ничего не придумали, вот что хуже всего. И, похоже, никогда ничего не придумаем, потому что самые умные и опытные из нас – это всего-навсего люди. Мы не знаем, чего они хотят. Мы не знаем, что они могут. Какие у них планы на нас. И никогда, боюсь, не узнаем. Единственная надежда – что в наших метаниях, судорожных и беспорядочных, мы будем то и дело совершать шаги, которых они не предусмотрели. Не могли они предусмотреть все. Этого никто не может.
О’Хара все-таки допил свой бокал и посмотрел на Ролза круглыми зелеными глазами.
– Я долго не хотел втягивать тебя в это дело. Теперь ты один из немногих, кто в курсе положения вещей.
Они долго молчали. Ролз взял бутылку, чуть плеснул в бокал О’Хара. Себе, не жалея, налил на три пальца.
Шагая на доклад к шефу, Джон как ему казалось, был готов ко всему. К выговору, к временному отстранению от работы, даже к приговору: «неполное служебное соответствие». Но сейчас им владело лишь одно чувство – огромное, безграничное сожаление о том, что он все это узнал и вынужден был теперь принимать в этом участие.
Конечно, будь на его месте любой нормальный человек, ведущий нормальную жизнь и занятый нормальной работой, он воспринял бы эту историю, как одну из тех фантастических и грозных баек, которые возникают на самых границах между освоенным и неведомым, докатываются до обывателя в неузнаваемо искаженном виде и обладают тем восхитительным свойством, что, как бы грозны и страшны они ни были, к нашей светлой и теплой Земле они прямого отношения не имеют и никакого существенного влияния на нашу повседневную жизнь не оказывают. Все это как-то, кем-то и где-то всегда улаживалось, улаживается сейчас или непременно уладится в самом скором времени.
Но Джон-то, к сожалению, не был нормальным человеком в этом смысле слова. Он и был как раз одним из тех, на долю которых выпало улаживать. И сейчас он отчетливо понял, что с этой тайной на плечах ему ходить теперь до конца жизни. Что вместе стайной он принял на себя еще одну ответственность, о которой не просил и в которой, право же, не нуждался. Что отныне он обязан принимать какие-то решения, а значит-должен теперь досконально понять хотя бы то, что уже понято до него, а желательно и еще больше. А значит – увязнуть в этой тайне, отвратительной, как все тайны, в которые он по долгу службы был посвящен, и даже, наверное, еще более отвратительной, чем они. Увязнуть в ней еще глубже, чем до сих пор. И какую-то совсем детскую благодарность ощущал он к О’Хара, который до последнего момента старался удержать его на краю этой тайны. И какое-то еще более детское, почти капризное раздражение против него – за то, что он все-таки не удержал.
– Ты выпей-выпей, – Патрик залпом допил свой виски, как бы подавая пример Ролзу. – Иногда помогает.
Джон послушно выпил.
– Ну и отличненько… – Казалось, что он только этого и ждал. – У меня тут для тебя посылка. – Патрик положил на столик стандартную почтовую упаковку размером с ладонь.
– Мне? – удивился Джон. – Здесь, вроде бы, никаких сведений о получателе.
– Тебе-тебе. – улыбнулся Патрик. – Там сопроводительное письмо внутри. Извини, пришлось прочесть. Служба такая…
Ролз распечатал бандероль, достал оттуда очки с потрескавшимися стеклами, которые еще недавно носил под личиной Джеймса Донована. На дне упаковки лежала бумажная записка.
«Дорогой Джеймс!
Не знаю Вашего настоящего имени, поэтому, буду называть так. Не было возможности поблагодарить за все, что Вы сделали для людей на Паломнике. Надеюсь исправить оплошность при личной встрече.
Ирен Готье»
– Э-э-э…
– Чего ты экаешь? – усмехнулся О’Хара. – Пользуйся моментом, пока не женат. Мне вот, примерному семьянину, никто свидание не назначает… – он притворно вздохнул. – Тем более, такая девушка. Сейчас нет более известного астробиолога, чем она. За три недели карантина написала научный труд по псевдослизням Паломника и уже удостоилась за него научной степени доктора наук. Мисс Готье посвятила эту работу своему учителю, Бернарду Мак-Кинли, а в качестве соавтора указала Джеймса Донована. Так что, у тебя будет, чем заняться, если надумаешь отойти от дел в КОМКОНе.
– Издеваешься? – Джон изумленно вытаращил глаза.
– Ничуть. – расплылся в улыбке Патрик. – С сегодняшнего дня Джеймс Донован числится Почетным Магистром естественных наук Гарвардского университета. Чувствуешь, каков уровень? То-то… Ирен очень хотела посетить Париж, но ей, Академия Наук предоставила в подарок туристический ваучер на Эксельсиор. И ни куда-нибудь, а в ультрасовременный отель «Garbovsky»! – шеф хитро улыбнулся и порывшись у себя в столе вытащил разноцветный конвертик. – У меня тут, тоже по счастливому стечению обстоятельств, оказалось VIP приглашение от руководства этого отеля. Завтра мисс Готье отправляется на Эксельсиор.
Заслужила отпуск за многолетние исследования фауны Паломника. Намек понял? – и, не дав Джону даже раскрыть рот, закончил в приказном тоне: – Действуй, Вепрь!
Москва, ноябрь 2016- сентябрь 2017
