– Удивительный идеалист. Не нравится он мне. Харрис, пригляди за нашим полицейским.
– Сделаю, сэр. А что с этим? – Харрис кивнул на Кирилла.
– Оттащите в камеру, вернёмся к нему позже.
Со щелчком последнего замка на ремне Кирилл вывалился из кресла на пол безжизненным телом. Перед глазами застыла ножка стула, из прокушенной губы сочилась кровь, вспенилась вокруг рта алыми пузырями, но он её вкуса не чувствовал. Затем его подняли под руки и попытались поставить на ноги. Бесполезно. Ноги превратились в бесчувственные кости, обросшие онемевшими мышцами и связанные между собой тонкими нитями сухожилий. Повисшая голова безвольно болталась на обмякшей шее. Затем перед глазами появился улыбающийся Харрис.
– Он меня слышит? – спросил он у Тейлора.
– Да, несмотря на обездвиженность, зрение и слух лишь обостряются.
– Так даже лучше. Подождите! – Харрис остановил солдат, собравшихся выволакивать Каткова в коридор.
Расчётливо прицелившись, он всадил Кириллу кулак в верхнюю часть живота.
– Это тебе за тварь!
Следующий удар пришёлся между рёбер.
– А это за то, что вынудил меня ночевать в собачьей будке.
– Это бесполезно, – заметил Тейлор, убирая в чемодан инструменты. – Он не чувствует боли.
– Зато я почувствовал, как треснули его рёбра.
– Харрис, ты ночевал в собачьей будке? – засмеялся Баррет. – Ты ничего об этом не докладывал?
– Сэр, я не хочу об этом вспоминать. Я ненавижу собак. А промолчал я лишь потому, что в этой информации не было никакой ценности. Когда русский вам уже не будет нужен, отдайте его мне. Пусть он это слышит. Не знаю, как там ваши шприцы, но от моих методов даже сумасшедшие становились ещё более сумасшедшими. В этом процессе нет предела совершенству. Я вам это докажу.
«Рубеж терпения – где он? Гор Горыч, всё как вы и говорили, у меня толпы восхищённых поклонников! – Кирилл лежал на полу, в позе эмбриона и то ли наяву, то ли в бреду пытался направить тонкую нить сознания в нужное русло. – Они опутывают меня проводами, тычут иглами, бьют по рёбрам. Сколько ещё мне гнуть свою правду? Они мне верят! Но где эта грань, за которой я могу переиграть? Разве я не сорвал шквал аплодисментов? Разве они не оценили мою игру? Если я решу, что рубеж терпения настал, разве не будут они верить каждому моему слову? – Кирилл попытался шевельнуть пальцем – не получилось. Но судя по тому, что спина начала ощущать холод цементного пола, он постепенно приходил в себя. – Ещё одной такой пытки мне не выдержать. Я сломаюсь и могу всех выдать. Так, может, пришёл мой час? Как же мне не хватает вашего рассудительного совета. Вашей железной воли. Мне до вас далеко. Я под уколом произнёс ваше имя. Я был на грани провала! Разве не это – рубеж терпения?»
Глава четырнадцатая
Накануне грядущих событий
21 августа 2020 г. Архипелаг Шпицберген, остров Вильгельма. Норвежское море.
– Вы хотели меня видеть, сэр? – холодно спросил Доккен.
– Да, Ларс, входите.
Баррет оторвался от созерцания снегопада за окном и указал на кресло.
– Спасибо, сэр, но я выслушаю вас стоя.
– Ах, да! – вдруг осенило Баррета. – Как же я сразу не догадался? Не хотите садиться в кресло, в котором допрашивали русского?
– В котором пытали русского.
– Да будет вам, садитесь, куда хотите, – Нил Баррет безразлично отмахнулся и снова взглянул в окно. – И это август месяц! У нас в Англии такого снегопада не бывает даже в январе.
– В Арктике зима наступает рано, – согласился Доккен. – Метеорологи обещают ещё и сильные морозы.
– Да уж куда сильнее? Пролив сковало льдом, вертолёт с командой Филиппа смог взлететь лишь после того, как очистили обледеневшие лопасти. Как вы выживаете здесь, на Шпицбергене? Это же противоестественно человеческому естеству?
– Привыкли, – равнодушно заметил Ларс. – Так что вы от меня хотели, сэр?
Баррет ухмыльнулся, заметив, как Доккен занял то же кресло, в котором он сидел во время допроса. Это лишний раз доказывало мнительность норвежца.
– Всего лишь поговорить, Ларс. Вы второй день прячетесь от моих глаз у метеорологов, а ведь мы с вами напарники.
– Я не прячусь, сэр. В метеослужбе мои земляки. Есть даже из моего города. В том нет ничего необычного, что мне приятней находиться в их среде. И если уж вы заговорили о погоде, сэр, послушайте моего совета – улетайте к себе в Англию. Несмотря на потепление климата, у нас уже в сентябре бывает, что температура опускается до минус тридцати. Как бы вам не обморозиться.
– Сейчас моё место здесь, так что потерплю, – понимающе усмехнулся Баррет. – А вы напрасно язвите, Ларс. Разговор ведь не обо мне, а о вас.
– Я вас слушаю, сэр.
– Всё ещё считаете мои методы бесчеловечными?
– Это не моё дело, сэр.
– Хватит изображать из себя чистоплюя! – вдруг выкрикнул Баррет, стукнув ладонью по столу. Глаза его обрели стальной блеск, пальцы отбарабанили мелкую дробь. – Вы не слабонервная барышня из пансиона благородных девиц! Вы защитник своей страны, вот и ведите себя как солдат.
– Всегда готов, сэр. Дайте мне автомат, покажите моё место в окопе, и я его займу.
– Слишком примитивно мыслите. Это не моя страна, а ваша воюет с Россией, но почему-то я вынужден брать на себя, как вы считаете, грязную работу, чтобы спасать вашу Норвегию!
– Я не вижу эту войну, сэр. По существу, Россия с нами не воюет.
– Но это не означает, что Норвегия не воюет с Россией! А тезис, что мы объявили войну, а никто не пришёл, уже не работает. Война идёт, но без окопов и передовой. Сейчас вся Европа смотрит на вас. Вы, Ларс, даже не догадываетесь, что стоите на защите всех наших европейских ценностей. Или для вас это пустой звук? Вы хотите, чтобы русские прошлись гусеницами своих танков по нашим свободам и равноправию? По нашему человеческому достоинству и демократии?
– Я это уже слышал, сэр – ничего нового. Именно так изо дня в день вещает наша пропаганда. Иногда мне кажется, что нам на голову выливают ведро нечистот. Пропаганда! Она порождает ненависть, ненависть порождает жестокость, жестокость порождает новую пропаганду. Чёртов замкнутый круг! Хотите начистоту, сэр?
– Только так, Ларс!
– Вы демагог, сэр. У вас на всё есть заготовки, которыми вы обставляете своего собеседника, загоняя его в угол. Но у меня для вас есть ответ. За последние годы в моей стране произошло многое… скандальная ювенальная полиция с её варварскими методами, подростковые «клубы самоубийц», легализация гомосексуальных браков и браков с животными, одобрение эвтаназии и педофилии. На улицах свободно торгуют наркотиками, словно конфетами. В моей стране отменяют в школах рождество, чтобы не травмировать арабских детей. В городах появились районы, где боится показываться полиция. В этих районах презирают наши законы, а живут по своим законам шариата. Если вы об этих ценностях, то я против таких ценностей. И замечу: львиную долю принесли их нам вы, англичане и немцы.
