– Я увидел вашу машину в окно. Так с чем приехали, господа?
– С угощениями, – показал пакет с выглядывающим стеклянным горлышком Баррет. – В гости пригласите?
– Проходите, господа. Если вам негде распить бутылку, давайте в холле. Если поговорить с глазу на глаз, пройдёмте ко мне.
– К вам, Лев Илларионович, только к вам.
Баррет обвёл взглядом бар и, заметив скучающих за стойкой шахтёров, подмигнул Стокману:
– Поговаривают, вы на них неплохо зарабатываете?
– Вам уже нажаловались? Вы только поглядите – сами уговаривают, потом жалуются. Совсем не осталось у людей совести. А ведь сколько из них мне ещё должны! И заметьте, я не бегу к вам с претензиями, чтобы выбили их долги. Но если дело так пойдёт и дальше, придётся обратиться к констеблю, – Лев Илларионович заглянул в глаза Ларсу. – Ведь вы отвечаете за здешний порядок?
– Нет, нет, никаких претензий! – запротестовал Баррет. – А что, действительно хороший бизнес? Может, и нам с Ларсом попробовать? Я неплохо играю в шахматы. На шахматы высокие ставки?
– Ну какие ставки, Нил? Какой же это бизнес, господа? – опустил бегающие глаза Стокман. – Так… баловство. Я ведь тоже иногда проигрываю. Проходите ко мне, пробудете с полчаса и сами увидите, как непременно кто-то заглянет и сам станет умолять отыграться. А потом побежит к вам жаловаться. С кем приходится иметь дело? – вздохнул Лев Илларионович. – На «Заразломной» мы сутками напролёт резались в преферанс. Так и суммы куда были солидней, и азарта побольше. Но никто не плакался, а твёрдо соблюдал честь карточного долга. Как же давно это было… Когда вы меня вернёте домой?! – вдруг, взвизгнув, стукнул по столу Стокман.
В ответ Нил Баррет долго и степенно изучал этикетку бутылки, выложил коробку конфет с упаковкой фруктов, поискал взглядом стаканы и как бы между делом заметил:
– Да как же вам поможешь, если вы делаете всё для того, чтобы нам помешать? Ларс, принесите с бара фужеры. Лев Илларионович, я изо всех сил стараюсь, уговариваю наших дипломатов посодействовать вам, объясняю сложившуюся опасность для вашей, оставшейся в России семьи, бьюсь как рыба об лёд, а что же на поверку получается? Жена ваша в Израиле, сын на Филиппинах. Вот и получается, что нехорошо получается. Как говорит наш Ларс – маленькая ложь порождает большое недоверие. А ведь я был уверен, что мы друзья.
– Вот оно что… – присев на стул, поник Стокман. – Вы покопались в моём белье.
– Не без этого – работа такая. Вы угощайтесь, Лев Илларионович, – предложил Баррет, разливая по фужерам вино. – Угощайтесь, выпейте, как принято, за здоровье, а заодно расскажите нам, зачем вам понадобилось врать?
– Ну какое это враньё? Это не враньё, господа, скорее маленькая неточность. Поймите, мне действительно очень нужно в Москву. А зачем? Ну какая вам разница?
– Так дело не пойдёт, господин Стокман. Или вы говорите мне правду, или я умываю руки.
– Да погодите вы! В том, что я это от вас утаил, нет никакого злого умысла. Я всего лишь слабый человек, а миром правит бумага с водяными знаками. Не мне эту истину вам говорить, господа. Что же в том плохого, что я стремлюсь получить то, что мне заслуженно полагается?
– Дело в деньгах?
– В чём же ещё, господа? Вы ведь не наивные дети и тоже выполняете свою работу не за спасибо?
– Давайте, Лев Илларионович, с этого места поподробнее, – Баррет привычно достал диктофон и положил рядом с бутылкой вина. – На этот раз извольте правду, потому что можете не сомневаться, я обязательно проверю.
– Да, да, конечно, господа, истинную правду, – смутившись, кивнул Стокман. – Мне искренне жаль, что я не решился сказать её вам сразу. Теперь вы имеете полное право мне не доверять. Глупая ситуация…
– Лев Илларионович, вы тянете время.
– Уже начинаю. Вы же, конечно, помните, что я принимал непосредственное участие в строительстве «Заразломной»? – взглянул сквозь фужер на Баррета Стокман и тут же торопливо сам себе ответил: – Конечно, помните. По графику мы должны были сдать её к осени, а сдали весной. Это была отличная работа. Наша команда, от монтажников до инженеров, работала по четырнадцать часов в сутки. Не поверив таким срокам, господин Тарпищев лично прилетел принимать буровую и не нашёл ни одного изъяна. По итогам полугодия нам полагались солидные бонусы. Очень солидные. А лично мне как одному из ведущих менеджеров причиталась сумма с шестью нулями. И что же произошло? В то время, когда я должен был лететь в Москву, где в торжественной обстановке меня бы чествовали, вручив банковский сертификат, врывается сумасшедший военный, и вот я здесь! И где мои бонусы? Кто о них теперь вспомнит? Чем дольше я здесь, тем меньше шансы их получить. Когда я по возвращении стану требовать свои премиальные, меня тут же спросят – а где ты был, когда их раздавали? Никто мне их не вернёт, – Лев Илларионович вздохнул так тоскливо, что Ларсу показалось: ещё мгновение, и он непременно расплачется.
– Деньги любите? – спросил Баррет.
– А кто же их не любит? Только не у всех эта любовь взаимная. Здесь всё как в жизни – опоздал на свидание, всё – поезд ушёл. Только если барышня вас, может, простит и подождёт, то деньги ждать не любят. Они тут же находят другую любовь.
– Мне вас искренне жаль, – произнёс Баррет. – Вы понесли убытки и не без нашей помощи. И как мне кажется, вы вправе требовать от нас компенсацию. Да, да, именно компенсацию. Это будет справедливо.
Лев Илларионович удивлённо взглянул на Ларса, Ларс важно кивнул, но Лев Илларионович всё равно не поверил и недоверчиво спросил:
– Это вы так шутите?
– Я похож на шутника? – ответил Баррет. – В исключительных случаях мир может быть справедливым. И мне доставляет истинное удовольствие продемонстрировать как исключительность момента, так и правоту собственных слов.
– Нил, о чём вы говорите? – Стокман сглотнул застрявший в горле ком и выдавил вымученную улыбку.
Баррет вдруг решительно оторвал кусок картона от конфетной коробки и быстрым росчерком написал на свободном месте вереницу цифр.
– Как вам такое предложение? И обратите внимание – это не в рублях, а в долларах.
Стокман отреагировал мгновенно:
– А почему не в ваших фунтах?
– Лев Илларионович, – опешил Баррет. – Вы ещё не знаете, что я попрошу взамен, а уже торгуетесь?
– Нил, я вижу – вы серьёзный человек, – усмехнулся Стокман. – Если ваша сумма будет в фунтах, вы можете просить всё, что угодно! А доллар? Он ведь ненадёжен. Он ничем не подкреплён. Это валюта доверия. Исчезнет в мире к нему доверие, и доллар превратится в бумагу. Я всё жду, когда это произойдёт, и стараюсь не иметь с ним дело. Так я исправляю знак доллара на фунт? А кстати, что вы хотели взамен?
– Для начала я хотел бы этой суммой излечить вас от ностальгии…
– Её уже нет! – встрепенулся Стокман.
