Голова Лени дернулась, в мозгу зашумело. Хачик несильно, но прицельно снова ударил его по лицу – теперь прямо по брови. На щеку мгновенно хлынула кровь. Леня отстранился, испуганно закрылся рукой.
– Еще? – спокойно, с сильным акцентом спросил кавказец.
– Хватит, – слабодушно прохрипел Ленечка.
– Ты, малъщик, еще не знаешь, что значит «хватит», – спокойно произнес восточный человек и осклабился. Рот его был полон золотых зубов.
Его напарник что-то говорил в телефон – по-русски, но так тихо, что Леня смог только разобрать слова: «ГИБДД, да… Малец, я его маму в рот… Перекресток…»
– Ты у меня еще будешь дэнги платить, – спокойно и без угрозы сказал первый. – Сейчас ГИБДД приедет.
Кровь из разбитой брови струилась по Лениной щеке и заливала глаз. В голове шумело. Тоскливое спокойствие, отчаяние и беспредельная тоска затопили его изнутри. Захотелось исчезнуть. Оказаться где-нибудь далеко-далеко.
Леня автоматически вытащил из кармана джинсов заботливо наглаженный мамой платок и стал утирать кровь, заливавшую лицо.
Павел Синичкин
Частным детективам нельзя жениться.
Как, впрочем, и любым нормальным мужикам.
Даже гражданский брак вносит в жизнь мужчины массу непредвиденных сложностей и неудобств.
Об этом я думал, когда телефонный звонок разбудил меня в половине седьмого утра. Звонила моя невенчанная, гражданская супруга Катерина. Катя Калашникова. Кандидат филологических наук. Доцент Лингвистической академии. Интеллектуалка и красотка тридцати с чем-то лет от роду.
Ко всем бесспорным достоинствам Екатерины добавлялся один определенный недостаток. У нее было слишком много друзей и родственников. И в их судьбах она (на мой взгляд) принимала чрезмерно большое участие.
Я встал с постели и поплелся в душ, проклиная всех родичей Катерины Калашниковой, вместе взятых.
Душ в половине седьмого утра – в ту жаркую пору, когда в доме отключили горячую воду, – сомнительное удовольствие.
К тому же в ванной я затеял ремонт. Сооружал навесные потолки с точечными светильниками. По этому случаю привычного света в санузле не было. С наполовину готового потолка свисали провода. Для временного освещения я приспособил настольную лампу (помнится, с ее помощью меня когда-то пытали люди одного полукриминального олигарха). Лампа после того эпизода осталась жива и здорова (в отличие от тех, кто пытал). Теперь она размещалась на кафельном полу в санузле. Ее свет отбрасывал мефистофельские тени.
Я мок под старой коммунальной лейкой. У меня было предчувствие, что после сегодняшнего звонка я не скоро вернусь к мирному навешиванию потолков.
Черт бы побрал Катерину, ее родственников, ее сестру и ее бестолкового племянника!
С Катей Калашниковой наши отношения зашли столь далеко, что я держал свой запасной «Жиллетт» на полочке ее ванной в Петровско-Разумовском переулке. Она хранила свою зубную щетку и свой халатик в моей квартире на Большой Дмитровке.
Однако мы далеко не каждую ночь проводили вместе. Но в то же время Екатерина посчитала уместным поднять меня на рассвете – в тот момент, когда ее племянник попал в беду.
Растираясь полотенцем, я вышел на кухню с видом на Генеральную прокуратуру. Кухня недавно перестала быть коммунальной. Теперь я стал ее единоличным хозяином. Сквозь пыльные оконные стекла кое-где пролегли разводы свежей белой краски. Позавчера я побелил на кухне потолок. Сегодня Катя Калашникова обещала приехать и помыть окна и пол. Похоже, уборка не состоится.
Большая Дмитровка сквозь полубеленые окна выглядела пустынной.
Я бухнул три ложки растворимого кофе в кружку с выцветшей гравировкой «Павлу Синичкину за отличную службу». Чайник вскипел, и я налил кипятка, положил сахару.
Великолепное начало. Веселящий напиток, семь утра, позлащенная солнцем Дмитровка, июнь.
И срочное личное дело, за которое я, конечно же, не получу ни копейки.
А пулю в лоб, похоже, – могу.
Катя Калашникова. В то же самое время
«Все-таки грош цена женским решениям», – самокритично думала Катя Калашникова, щелкая центральным замком своего «фиатика» «Пунто».
Бригада дворников уже бодро подметала тополиный пух и мусор и с удивлением поглядывала на молодую женщину за рулем маленькой иномарки. Наверно, принимали Катюшу за важную бизнес-леди, спешащую с утра пораньше в навороченный офис. Эх, если бы…
Катя тронула «Пунто», поддала газку. Мимо Петровского замка она выехала на Ленинградский проспект и повернула направо, в сторону от центра. Она давно вычислила, что от одного окраинного района Москвы до другого удобнее всего добираться не напрямую, через центр, а кружным путем, по Кольцевой.
«Да-а, вот, значит, я и приняла решение… – иронизировала над собой Катя. – Называется, созрела… Решила твердо и навсегда. «Навсегда» продолжалось ровно шесть часов…»
Кандидат филологических наук Екатерина Калашникова вчера наконец определилась: во-первых, она вплотную займется докторской диссертацией. Завкафедрой уже все уши прожужжал: хватит, мол, в кандидатах ходить, голова у тебя светлая, да и возраст позволяет выйти с защитой на ученый совет. (На факультете существовало негласное правило: валить докторские у тех соискателей, кому еще не исполнилось тридцати.)
Кроме того, вчера Катя решила плавненько сворачивать отношения с частным детективом Пашей Синичкиным. С одной стороны, он классный парень. Сильный, надежный и красивый. Но… Никогда с этими мужиками не обходится без «но»… Слишком уж Паша простой. Без изюминки. Не считать же изюминкой зеленый пояс по карате и первый разряд по самбо.
А вот с чердаком у Паши проблемы. Ментовский менталитет. Бум, хрясь, боевики по видаку… Надоело, когда человек знает про Рэмбо, но никогда даже не слыхивал об Артюре Рембо.
Вчера оба решения – сворачивать роман с Пашей и браться за докторскую – казались простыми, естественными и жизненно необходимыми. Но сегодня утром стало ясно: простых решений не бывает. Кате придется повременить. И с докторской, и с расставанием с Пашей Синичкиным.
«Нехорошо как. – Она даже покраснела. Или просто жарко в салоне? – Пока все было в порядке, я Пашу решила бросить… А случилась беда – и кому я позвонила первому? Именно ему, Павлу Синичкину, позвонила…»
Но кому еще, спрашивается, она могла позвонить в такой ситуации?
Мысли перенеслись на племянника, виновника ее непоследовательности. Нет, право слово, лучше бы дети вовсе не росли. Лучше бы Ленчик до сих пор оставался крохой.
Катя вспомнила те времена, когда старшая сестра Дашка просила забрать Ленчика из детского садика и посидеть с ним – пока та в очередной раз устраивала свою личную жизнь… Катя тогда злилась, что с малышом хлопотно: то описается, то кашу есть не желает… Да, хлопотно… Но какая это мелочь по сравнению с сегодняшними хлопотами!
