– Вам не угодишь! – обиделась тетя Маруся.
– Оставь их, Маруся! – махнула рукой бабушка. – Свою голову им не приставишь, пусть живут как хотят, а потом утирают слезы в одиночестве…
Так что весна – это тяжелое время в нашем доме!
Сестры принялись худеть и прихорашиваться – «чистить перышки», как говорит бабушка. Теперь по всему дому валялись глянцевые журналы с дурацкими советами диет и рецептами омолаживающих масок для лица.
Особенно ненавижу я эти мерзкие маски.
Когда я была маленькой, летом, в мамин отпуск, мы снимали комнату в Дагомысе – это под Сочи. От жары все попрятались в доме, а я вышла на веранду и увидела на виноградном листе огромного богомола. Он был желто-зеленый и сливался с листом, только его выпуклые глазищи поблескивали.
Я взяла и посадила его к себе на ладонь.
Этот поганец тут же вцепился мне в безымянный палец и начал его пилить – передние ноги у него как две пилы. Было очень больно!
Я заорала, и тут на веранду вылетела мама с красной клубничной маской на лице, и я заорала еще громче – теперь от ужаса, испугавшись собственной мамаши. Тогда на веранду выбежали все отдыхающие, снимавшие комнаты в этом доме…
И хотя богомол успел до крови «напилить» мне палец, меня не пожалели, нет! Мама сконфузилась и отругала меня за то, что я «не могу и минуты посидеть спокойно, чтобы кому-нибудь не отравить жизнь, включая богомола!».
Я очень обиделась.
Тактика войны
Очередной черный день моей жизни наступил в воскресенье.
В этот день для знакомства с бабушкой и мной к нам должен был прийти Михаил Семенович.
Оказалось, что это вовсе не мамин, а Лидин сотрудник, поэтому план знакомства разработала тоже она.
Воскресным утром они втроем должны были посетить книжный салон и потом, как бы случайно, зайти к нам пообедать.
И бедная бабушка уже с раннего утра, раскрасневшись от жара духовки, пекла пироги и готовила телячьи ребрышки с гарниром, салаты и еще что-то на десерт.
Мне же велели накануне вымыть голову и обязательно надеть новую блузку с белым кружевным воротничком. Видимо, в ней я должна была больше соответствовать образу невинного ребенка, чтобы не отпугнуть жениха наличием в семье дитяти в переходном возрасте.
Михаил Семенович оказался пожилым шумным мужчиной, с длинным лицом, приоткрытым, как у миноги, ртом, полными розовыми губами и белыми крупными зубами. Прямо реклама зубной пасты. Белизна зубов была такой ослепительной, что невольно закрадывалась мысль: а не искусственные ли они?
Бабушке он преподнес конфеты и жалкий букет гвоздик, мне – какую-то книжку. При этом он фальшиво заулыбался и засюсюкал, одновременно внимательно и колюче глядя на меня поверх очков.
За обедом М. С. много говорил и ел. Мама сидела тихая и смущенная и вяло ковыряла вилкой в тарелке. Лида же заливалась соловьем, а я напряженно думала, как от этого М. С. избавиться. Гадко и вызывающе вести себя, как-то: ковырять в носу, делать вид, что меня тошнит, пускать слюни (как в каком-то фильме) – я не могла. Накажут – мало не покажется!
К кофе Лида поставила на стол французский коньяк и большую пиалу с орехами – очищенным фундуком.
И гадость придумалась мгновенно.
Беспрерывно болтая, М. С. все время запускал руку в пиалу: он оказался большим любителем орешков.
Я выскользнула в другую комнату и в горшке с фиалками набрала несколько круглых катышков (они называются «керамзит»), очень похожих по размеру и цвету на орехи. Вернувшись к столу, в какой-то момент несколько штук я незаметно подкинула в пиалу.
После того как М. С. в очередной раз отправил в рот горсть орехов, раздался противный треск ломающейся пластмассы.
Тут все ахнули и засуетились, а М. С. выскочил из-за стола и помчался в прихожую, где, широко открыв рот и корча страшные гримасы, стал рассматривать свою челюсть в зеркале. Лида с мамой ринулись за ним и с преувеличенным вниманием погрузились в изучение широко открытой пасти Михаила Семеновича.
Лидочка аж засунула ему в рот свои наманикюренные пальчики…
Я же быстро выбрала катышки из пиалы и вышла из комнаты.
Вечером бабушка очень переживала случившееся:
– Какая неприятность! Наш гость, оказывается, сломал мост!
И я представила большой каменный мост, по которому к нашему дому крадется М. С., и тут мост под ним рушится, и М. С. с дикими воплями, лязгая зубами, летит в пропасть, а наш дом неприступной крепостью гордо возвышается над бездной…
– Разве можно приглашать в этот дом приличных людей?! – рычала Лида.
– Он какой-то противный, этот твой Михаил Семенович… – вяло отбивалась мама.
– Он СУПЕРпротивный! – вклинилась я.
– Что-о?! Не твоя ли это работа? Почему-то ни одна гадость в доме без тебя не обходится! – завопила Лидочка.
– А я-то здесь при чем? – сделала я обиженное лицо. – Просто я не хочу, чтобы мама выходила замуж за этого М. С.!
– А тебя никто и не спрашивает!
– Да у нас просто не хватит средств, чтобы починить ему мост! – крикнула я.
И тут сестры захихикали, а мама изобразила, как Михаил Семенович ощупывает свою челюсть перед зеркалом. И они ушли на кухню допивать «с горя» коньяк.
А Михаил Семенович навсегда исчез из нашей жизни.
Ура!
Плоды просвещения
Сестры собрались навестить свою престарелую университетскую преподавательницу Маргариту Ростиславовну и меня туда зачем-то потащили.
Наверное, как свое единственное достижение в жизни!
Для начала мама выхватила у меня из рук любимую куртку-кенгурушку и затолкала ее в стиральную машину со словами:
– Только не эту хламиду! Наденешь платье!
Потом туда же полетели джинсы.
Это жуткое платье «приличной длины» с пояском, прикрывающее коленки, было кошмаром моей жизни. Я в нем выглядела таким дебильным ребенком-переростком, не хватало только соски во рту, а ведь я ростом была уже почти с сестриц. Подол платья имел свойство электризоваться и прилипать к ногам, облепляя их в виде мешка, что делало меня толстой и неуклюжей. Из-под «приличной длины» выглядывали две белые толстые икры.
Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь из одноклассников увидел!
Мы прошли в кабинет, заставленный пыльной антикварной мебелью, где за огромным дубовым столом со львами на ножках и в таком же огромном кресле сидела, завернутая в плед, сухонькая лысая старушонка в больших роговых очках. Она нас величественно приветствовала и принялась что-то вещать нудным голосом педагога.
