– Откуда-откуда, – глаза дяди Паши забегали, – от мамы моей остались, от покойницы…
Само собой, это была наглая ложь: у дяди-Пашиной матери в жизни не было подобных вещей, а если бы что и было – он бы все давным-давно пропил.
Надежда Николаевна перевернула часики и увидела на задней стенке гравировку:
«Вере с любовью. Кирилл».
Вера… это имя Надежду просто преследует…
Ниже стояла дата – гравировка была сделана три года назад, так что уж никак часы не могли принадлежать дяде-Пашиной матери.
– Дядя Паша, а как твою мать звали? – на всякий случай спросила Надежда.
– Маму-то? Марией звали, как, к примеру, и жену… – не задумываясь ответил дядя Паша. – А при чем тут моя мамаша?
– Да так, ни при чем… – Надежда Николаевна повертела головой и увидела за забором жену незадачливого алкаша. Марья Никитична с кем-то оживленно разговаривала. Собеседник ее не был виден – его закрывала от взгляда Надежды монументальная фигура Марьи Никитичны.
– Маруся! – окликнула ее Надежда. – Мария Никитична! Это твое? – И она помахала в воздухе часиками.
– Ай? – отозвалась Мария и шагнула к забору. – Ах ты ж, паразит! Нашел все-таки! Ах ты ж, козел безрогий!
– Эй, Николаевна! – запоздало спохватился дядя Паша. – Ты это зачем Марье показываешь? Я это только тебе, по близкому, так сказать, знакомству… А теперича она все заберет… ах ты… – и он в горе схватился за голову.
Но что-то странное случилось и с Марьей Никитичной. Оглянувшись, она вдруг с откровенной неприязнью взглянула на Надежду и раздраженно проговорила:
– Мое? Ничего не мое! Откуда у меня такой дорогой вещи взяться! Скажешь тоже!
В ту же секунду из-за широкого плеча Марьи Никитичны появился ее собеседник. Это был хороший знакомый Надежды, местный Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро в одном лице, короче говоря, деревенский участковый Иван Васильевич, проще Васильич. С ним Надежда Николаевна познакомилась пару лет назад, когда тихо-мирно жила на даче и по своей дурной привычке влипла в серьезную криминальную историю. Историю ту Надежда благополучно распутала, и с тех пор ее с деревенским детективом связывали не то чтобы дружеские, но уважительные отношения.
Деревня Лисино была не такой уж большой, чтобы ей полагался собственный участковый. Васильич приезжал сюда по делам или просто навестить сестру.
– Здорово, Николаевна! – поприветствовал он Надежду. – Чего это у тебя?
– Да вот, часы дядя Паша продает, – ответила Надежда, сама уже не радуясь тому, что заварила всю эту кашу. – Извини, Никитична, не хотела. Думала, дядя Паша опять что-то из дому уволок…
– Тьфу! – сплюнула Марья Никитична. – Вот одни неприятности от этих городских! Понаехали тут! Кто тебя просил в чужие дела лезть? Мы бы с Пашей сами по-семейному разобрались, а теперь… – Она махнула рукой и двинулась к дому.
– Постой, Маруся! – строгим окриком остановил ее Васильич, который внимательно разглядывал часы. – Постой. Объясни-ка мне, откуда эта вещица взялась и как к тебе попала.
Сам виновник переполоха дядя Паша стоял с вытянутой и несчастной физиономией. Он еще не вполне осознал, что происходит, но ясно понял одно – денег на выпивку ему сегодня не достанется.
– Ничего не знаю! – раздраженно отрезала Мария Никитична. – Вот с ним разбирайся! – И она прокурорским жестом показала на своего беспутного мужа.
– И разберусь, – заверил ее детектив, – непременно разберусь! Пойдемте-ка в дом, а то тут скоро вся деревня соберется!
Действительно, вокруг уже появлялись любопытные, не только люди, но и собаки, которым всегда и до всего есть дело, кроме того, в ближайших к месту действия домах приподнялись занавески, из-за которых кто-то с живейшим интересом наблюдал за происходящим.
Дядя Паша попытался ускользнуть, но опытный Васильич эту попытку пресек и поволок героя дня к крыльцу. Расстроенная и обозленная Марья Никитична пошла сама. И Надежда Николаевна увязалась следом на правах участника событий и старой знакомой Васильича.
– Ноги вытирайте! – мрачно проговорила Марья Никитична, впуская в дом незваных гостей.
– Вытрем, Никитична, непременно вытрем! – заверил ее полицейский и действительно несколько минут старательно шаркал сапогами по домотканому половику.
Наконец он прошел в горницу и уселся на табуретку возле стола. Затем оглядел хозяев, положил на стол часы и строго произнес:
– Итак?
– Ничего не знаю! – отрезала Марья Никитична. – У него часы нашли, его и спрашивайте!
– Как это ты не знаешь, Маруся? – заныл дядя Паша. – Это же ты у меня энти часики отняла и спрятала! А я у тебя по-хорошему просил пятьсот рублей, чтобы здоровье поправить, а ты не дала… А тут я их и нашел в банке с крупой…
– Тьфу, дурак! – плюнула Марья Никитична. – Последние мозги пропил, ничего на старость не оставил!
– Отношения будете потом выяснять, в свободное время! – прикрикнул на супругов Иван Васильевич. – А сейчас выкладывайте все как есть, иначе оформлю кражу вещественных доказательств с особым цинизмом и отягчающими обстоятельствами.
– Какая кража? – заблажил дядя Паша. – Почему кража? Когда она уже мертвая была и даже вся обгорелая!
– Совсем кретин! – констатировала Марья Никитична. – Малышка, корова моя, и та умнее будет!
– Она? – Полицейский ухватился за нужное слово. – Кто такая она? Давай-ка подробно и обстоятельно.
Дядя Паша попытался отпираться, но Иван Васильевич припер его к стенке, и несчастный алкаш постепенно выложил историю злополучных часов.
Дело было примерно год назад.
Неподалеку отсюда, возле деревни Ясенево, произошла авария – машина не вписалась в поворот, свалилась в овраг и сгорела. Вместе с машиной сгорела молодая женщина, которая была за рулем. По марке и номеру машины установили имя потерпевшей, связались с ее мужем. Муж примчался, опознал жену и после необходимых следственных мероприятий забрал тело в город, чтобы похоронить.
Разумеется, все эти события были Ивану Васильевичу хорошо известны. Не знал он только того, что дядя Паша по случайному совпадению первым оказался на месте аварии и подошел к обгоревшей машине.
– Я, это, – проговорил он неуверенно, – посмотреть хотел, может, она еще живая… Может, ей еще того, помочь нужно…
Полицейский смотрел на алкаша недоверчиво, но не перебивал, чтобы не сбить его с мысли.
– Посмотрел, – а она не то что мертвая, а прямо обгорелая, что твоя головешка! И вещи, которые, значит, в машине были, тоже все обгорели, – добавил он с явным сожалением.
– А как насчет часов? – не выдержал Иван Васильевич, когда молчание затянулось.
– Я ее, значит, повернул на всякий случай, – продолжал дядя Паша, – а у нее, значит, левая рука подогнута была и не так обгорела. И на этой руке как раз и были часики. Стало быть, я их и прибрал – мало ли, думаю, как бы чего не вышло. Люди ведь, Васильич, всякие бывают, мы-то с тобой знаем…
