– Зачем? – спросил Иван. – Снова в Москву собрался?
– Пока только посоветоваться с бригадой надо. Поеду в город. А ты будь готов: скоро опять за старшего тут останешься…
Иван проводил отца понимающим взглядом и, когда тот прикрыл за собой дверь своей спальни, потихоньку вышел во двор. Уже наступила глубокая ночь. Улеглась на чистой соломенной подстилке в закуте корова, продолжая и во сне пожевывать свежее сенцо, изредка квохтали на своем шестке под потолком куры, чуть слышно похрюкивал поросенок в омшанике. Было уютно здесь, в этом мире большого двора, и Иван не удержался от того, чтобы не присесть на широкую скамью, пристроенную к стене дома, и вдохнуть родные с малолетства запахи.
Невольно ему вспомнилось собственное детство. Вспомнилось, как любил он больше всего на свете именно свой двор и эту скамью в нем, на какой часто даже спал, принося из дома набитый соломой матрац и одеяло с подушкой. Часто потом, особенно во время воинской службы на Кавказе, ему снились те теплые, наполненные паром коровьего дыхания ночи. И как ни красивы были окружавшие его горы со снеговыми вершинами и пушистой зеленью густых лесов по склонам – лучше места, чем Архарово, с озером, высоченными соснами, зарослями сирени на улицах и вот этим двором в родительском доме, он и вообразить не мог.
Конечно, Кавказ во время службы на нем Ивана был сильно испорчен войной с озверевшими бандами, чье присутствие ощущалось и на лесных склонах величавых гор, и даже на их покрытых снегом и ослепляющих своим сиянием вершинах, но не это было главным. Главным было то, что Иван очень скучал по своей родине и мечтал поскорее вернуться сюда, под крышу этого двора. И он наотрез отказывался понимать старшего своего брата Федора, сменявшего родную землю на море, а теперь и Вовку, писавшего матери, что лучшего места, чем Москва, на всей земле не сыщешь.
Был Иван и у Вовки в Москве, и у Федора в Мурманске. И там и там было на что посмотреть – и только. Поглазел по сторонам, потолкался в метро, подышал морским воздухом и захотел домой. Потому что нечего было ему делать ни в Москве, ни на берегу студеного Баренцева моря. Не для них он родился на свет. Да и люди, что на Кавказе, что в Москве, что на Кольском полуострове показались Ивану какими-то не совсем здоровыми и как будто недовольными тем, что Бог определил им такие места жительства.
«Или все они родились в других местах, – думал тогда Иван, – а тут оказались поневоле, отчего и ходили по земле с оглядкой, веселились с напряжением, плакали от неосознанной тоски по своей настоящей родине. А вот Колька с Сашкой, хотя и мечтают поскорее уйти в армию, останутся в Архарове на всю жизнь», – решил вдруг Иван. И даже улыбнулся этой мысли, как будто сам стал таким же мальчишкой, как братья, которым всегда находилось чем заняться в их дворе и в их родном селе.
Другие их сверстники только о том и мечтали, чтобы поскорее окончить школу и уехать из Архарова куда-нибудь подальше, а братья нет. Они еще и в первый класс не ходили, а уже чертили план дома, какой построят себе на озере. Даже не дом им виделся, а большой корабль-ледокол, с «вечным двигателем» и выходом в открытый космос, откуда будет им видно всю Землю и все нужды живущих на ней людей, которых они будут спасать и от голода, и от холода, и от всякого зла.
Удивительно, что, взрослея с каждым годом и получая и в школе, и Интернете знания о мире и жизни в нем человечества, парни не забывали ту свою детскую мечту и только о ней всегда и говорили. И не просто говорили, а не проводили ни одной свободной от уроков или домашних дел минуты впустую. Постоянно в их руках были гаечные ключи, столярные и слесарные инструменты, паяльник и тетрадки с какими-то схемами и рисунками невиданных кораблей, летательных аппаратов и этих самых «вечных двигателей».
И себя они готовили к полету в космос, укрепляя свою силу и на озере, и на сделанном еще старшим братом Федором во дворе турнике, и лыжными гонками по озерным берегам, и даже долгими голодовками, которыми сводили с ума и мать и отца.
Когда Иван вернулся с Чеченской войны, братья проходу ему не давали, всё расспрашивали об оружии, какое пришлось ему видеть или держать в руках, о вертолетах и танках, о мужестве и героизме его однополчан. Сам Иван приехал с той войны увешанный медалями и орденами, и братья так ему завидовали, что совсем не спали целую неделю, шепчась о чем-то на сеновале и пугая мать возможным побегом из дома на Кавказ. Только Иван знал, что из дома убегать они не собираются и тайну придумали такую, что если у них получится – все войны на земле враз прекратятся.
Об этом Иван узнал, случайно подслушав ночью мальчишеский разговор на сеновале.
В ту ночь он поздно вернулся из клуба, где в первые дни после дембеля повадился появляться в своей парадной форме десантника, но, открыв дверь в дом, заходить передумал и решил посидеть в саду под своей любимой яблонькой. Он сам ее посадил, когда был еще маленьким. Тоненький росточек в землю возле сенного амбара воткнул да и забыл о нем, а тут, вернувшись с войны, увидел на его месте в саду усыпанную пушистыми белыми цветами яблоню. Так густо усыпанную, что ни ствола, ни веток не было видно.
Иван подошел к яблоне тихо, как будто ступал по горной тропе, осторожно пробираясь по густым зарослям кавказского леса. Возле амбара нашел пенек от старой груши, которую спилил перед отправкой в армию, и сел на него, вдыхая аромат яблоневого цвета полной грудью. И вдруг услышал громкий шепот на сеновале.
Видимо, Колька с Сашкой очень увлеклись своей тайной, что происходило с ними всегда, поэтому скоро их секреты становились известными и отцу с матерью, и живущей по соседству с Кораблёвыми Алёнке Стремневой. Алёнка умела молчать, а вот мать с отцом хранили их тайны недолго, и скоро уже о них знали не только в доме, но и за его пределами. Вот и опять братья утратили бдительность, и скоро Иван узнал, что они хотят сделать такой аппарат, который будет похож на пожарную машину, только воду он должен разбрызгивать над землей не простую, а святую, настоянную на серебре. На кого такая серебряная капля попадет, тот сразу станет добрым, потому что в этой воде будет Божья благодать.
«Можно просто впрыскивать эту воду в тучи, – шептал брату Колька. – И все тучи сделаются благодатными. Так отец Максим говорил: „Святой-то воды и капли достаточно, чтобы хоть целая бочка, хоть наше озеро святыми сделались…”»
«Точно! – громко воскликнул Сашка. – Зачем тучи, когда они, как все облака, из земной воды образуются? Значит, надо нашу серебряную воду во все моря и реки добавить… То есть во все воды…»
«Да! – согласился Колька. – В океан капнуть – и со временем все воды на земле будут благодатными. Перемешаются они круговоротом-то, и все люди будут одну и ту же воду пить».
«Но сперва надо на архаровских испытать».
«Сперва надо серебра, хоть кусочек, найти…»
«У мамки кольцо серебряное есть».
Как братья воплотили свою тайну, Иван не мог вспоминать без смеха. Кольцо у матери они сперли в то же утро и целый день химичили с ним возле сарая, натаскав целую железную бочку воды из колодца. А потом, уже вечером, пошли по селу, разбрызгивая из пластиковых бутылок свою «святую» воду и на встречавшихся на их пути соседей, и во все сельские колодцы, и с берега над озером… За ними бежала и Алёнка с маленькой бутылочкой, крича во весь голос: «Это мирная вода! Теперь никто в Архарове не будет ругаться и злиться!»
