Мама невесело смеется, а потом вдруг говорит:
– Галюнь! А может… ну ее, Москву эту? Давай, может, домой? У нас же кафе прямо рядом с домом. Сдалась тебе эта Москва? Пусть Серёга ее один покоряет. Мы с папой тебя ждем. Давай, а? Все равно не поступаешь…
– Мама!
– Да ничего, ничего, – поспешно добавляет она, – это не я, это папа переживает.
«Как же, папа!» – подумала я.
– Ладно, мамуль, спасибо, что выслушала… Пора мне работать.
До самого вечера я очень переживала за испорченный раф. Но приступов слезных больше не было, и на том спасибо.
Вечером, когда я подходила к подъезду, меня охватило привычное напряжение. Прежде всего – осмотреться. Никто не идет сзади. Никого у входа. Лучше, если бы за мной брела какая-нибудь пухлая тетка с громкоголосой псиной, но на нет и суда нет. Обойдемся.
Я набрала несколько цифр кода, дернула на себя тяжелую дверь и замерла: в подъезде, в предбаннике у почтовых ящиков, судя по звукам, кто-то возился. Я не двигалась, прислушиваясь. Гремит ли этот человек ключами, собираясь открыть почтовый ящик? Спускается ли вниз? Или, наоборот, собирается уехать на лифте?
Но таинственный кто-то не планировал ни выходить на улицу, ни уезжать, ни подавать признаки того, что он является жильцом дома и имеет полное право находиться в подъезде. У меня застучало сначала в сердце, потом в ушах, и я не выдержала. Отпустила дверь и отступила.
Достала телефон и в отчаянии уставилась на экран. В таких ситуациях я всегда звонила Серёне. Как бы он ни был занят, он всегда говорил со мной, пока я входила в подъезд, поднималась к себе, искала ключ в сумке и открывала дверь квартиры. В общем, все то время, когда я боялась.
А сейчас?
Я отступила на пару шагов назад. Огляделась: может, хоть какая-то мамашка ведет детей с прогулки? Никого – ни справа, от автобусной остановки, ни слева – с детской площадки. Я задрала голову, сама не знаю зачем (не Карлсона же с неба я ждала), и вздрогнула: в окне на третьем этаже мелькнуло бледное лицо. Мелькнуло и пропало, но я сказала негромко:
– О! – И нажала на телефоне кнопку повторного вызова. – Ну и в чем дело? – спросила я, когда услышала робкое «алло». – Что за фокусы?
– Извините, – сдавленно проговорила Лиля, – простите. Просто… Не знаю.
Повисла пауза. Я успела подойти к подъезду и нажать на кнопки. Но надо было продолжать разговор: самое страшное-то было у меня впереди.
– Лиль, слушай, честно скажу… Не знаю, как тебе помочь.
– А вы хотите? – спросила она.
– Ну ты и чучело! А кто тебя утром от «медведя» спас?
– От какого?
– От настоящего, балда! – возмутилась я, а у самой сердце ёкнуло: вдруг это он в подъезде возится? Потом выдохнула и продолжила: – Короче. Что ты хочешь?
Я поднялась по ступенькам и глубоко вдохнула, готовясь шагнуть в предбанник перед лифтом.
– Вы сказали, что можно купить лифчик…
Я зажмурилась, прижимая трубку к уху.
– А вы… вы ведь знаете, где они продаются? И, если знаете, вы со мной можете туда сходить?
Я шагнула и открыла глаза. Возле почтовых ящиков стояла уборщица в синем, заляпанном белой краской халате. Собирала бесплатные рекламные листовки в черный шуршащий пакет.
Я выдохнула, в ушах у меня по-прежнему стучало, но сердце больше не бухало.
– Да, Лиль…
– Да? Правда? А где?
– Что – где? – очнулась я.
– Ну, в каком магазине его можно купить?
– Кого?
– Я вам уже сказала! – плачущим голосом проговорила она. – Вы что, меня не слушаете?
– Прости, – пробормотала я, нажимая кнопку лифта, – наверное, связь пропала. Тут бывает в подъезде. Телефон не работает. Так что нужно купить?
– Белье. Мне. Бюст… короче, лифчик.
– Так маму попроси!
– Она не хочет. То есть это папа не хочет. Говорит, мне еще рано. А она его слушает.
– Ну, если твои родители считают, что рано….
– Пожалуйста! Пожалуйста!
Я задумалась, нащупывая в кармане ключ. Вообще соглашаться неправильно. У девочки родители есть. Они все эти штуки должны покупать. И решать, нужны они ей или нет. Я, посторонний человек, тут ни при чем. Но тут я вспомнила, как меня мама сегодня пожалела. Должна была отругать, а пожалела. И я подумала, что иногда очень хочется…
– Ладно, – сказала я, оборвав свои размышления, – давай сходим на рынок. Который у метро, крытый.
– Ура! Галя! Правда? Когда?
Договорившись с Лилей о времени и месте, я убрала телефон, захлопнула дверь квартиры, а потом прислонилась к ней спиной и сползла, закрыв глаза. Не только Лилю сейчас с головой накрыло чувство благодарности. Да, не только ее.
Глава восьмая
Лифчик
Стоило нам войти на рынок, на нас тут же набросились две тетки. Одна в шубе до пят («Купите шубку, девочки, недорого!»), другая – в длинном алом платье («Вам на выпускной наряд нужен? Смотрите, какие у нас красивые платьюшки! Все размерчики есть!»). Я поморщилась, взяла Лильку под локоть. Противные все-таки эти тетки-продавцы. Ну да ладно, доведу ее до нужной витрины, а там пусть сама разбирается с «размерчиками».
Но киоска с бельем все не попадалось. На витринах стояли чайники, кастрюли, емкости, чтобы греть еду в микроволновке, были разложены маникюрные принадлежности, резиночки-заколочки, детские ботинки и панамки.
Замерли мы с Лилькой перед развалом с толстовками. Зеленые, серые, синие – все были украшены смешными надписями. Правда, я быстро разочаровывалась: какую надпись ни возьми, или глупость оказывается, или баян. Лиля, наоборот, шевелила губами, хихикала, дергала меня за рукав, а потом вздыхала.
– Не пыхти, – посоветовала я, – за сто рублей не купишь тут ничего.
– Почему за сто?
– Ты ж сказала, что у тебя шестьсот, а бюстик рублей пятьсот будет стоить, думаю. Вот и останешься с сотней.
– Вот бы где-то выиграть миллио-он! – мечтательно тянет Лилька. – Я б купила себе все, что хочу.
– А кто тебе сейчас не дает? – спросила я, но тут же прикусила язык.
Ей же родители не дают покупать то, что хочется. И денег карманных она получает немного. Это я зарабатываю и даже, бывает, мамке денег привожу. Она, правда, говорит, что не тратит их, а откладывает, а потом, через несколько лет, вернет мне в целости и сохранности. Я экономлю, но знаю: если очень захочется, могу себе все, что хочу, купить. Даже юбку от «Дольче энд Габбана», например. Мне жалко три зарплаты на это тратить. А у Лильки выбора нет. Просто не может себе купить, и всё. Мне всего девятнадцать, но как быстро забывается зависимость от родителей…
