– Не надо! – воскликнула Лиля, схватив меня за запястье, и я поразилась, какими ледяными были ее руки – у батареи же сидит.
– Не надо, – добавила она шепотом, – я не хочу так.
– А как они тебя не выпустят? – поинтересовалась я. – Прямо руками за плечи схватят? Или подножку подставят?
– Они просто встанут близко и посмотрят мне в глаза, – тихо сказала Лиля, отпуская мою руку и отворачиваясь.
– И всё? – поразилась я. – Ну а ты? Не можешь посмотреть им в глаза?
– Нет, вы что… Я даже когда иду в школу, никогда не смотрю людям в лицо… Только на дорогу… Страшно.
– Ну дела! – покачала я головой. – И что, так и будешь сидеть?
– Они же уйдут когда-нибудь.
– Ну хорошо. А завтра они запасутся едой, термосами с какао, палатку разобьют.
Лиля слабо улыбнулась.
– И будут тебя караулить до ночи. Ты что сделаешь?
– А я могу завтра заболеть. – Лилькин голос прозвучал так деловито, что у меня мороз по коже пробежал.
– Так и будешь бегать всю жизнь? – спросила я.
Лилька подумала и ответила:
– Нет. Всю жизнь не смогу. Просто мне нужен лифчик.
– Так купи! – фыркнула я.
Она посмотрела на меня с таким ужасом, будто я предложила ей купить аквариум с барракудами.
– И потом, это все равно не решение, – покачала я головой. – В следующий раз они тебя попросят показать что-нибудь похуже лифчика.
– А что может быть хуже? – испугалась она.
У меня на языке вертелся с десяток язвительных шуточек, которые можно было выпалить в ответ, но я решила оставить их при себе. Лилька вряд ли оценит сейчас мое искрометное чувство юмора.
– Не важно что, – уклончиво ответила я. – Если они поймут, что тебя можно заставить делать все, что угодно, добром не кончится. Будешь бегать за сигаретами до конца школы.
– Они не курят. И мне сигареты никто не продаст.
– Ну за батончиками шоколадными. Не важно, Лиль. Нельзя так. Ты должна подойти к ним и сказать…
Лиля не дала мне договорить. Она вдруг наклонилась к моему плечу и расплакалась.
– Ну-ну…
Я неловко обняла ее. А она все хлюпала и хлюпала, приговаривая, как младенец: «Ы-ы-ы!»
– Успокойся, а…
Тут у меня забурчало в животе, и мы вместе прыснули. Она отстранилась, расправила мою последнюю салфетку и высморкалась. У меня снова забурчало, и она хихикнула. Салфетка вздыбилась над ее носом.
– Ржет она! – делано возмутилась я. – Лишила меня обеденного перерыва!
– Ой, у меня остался бутерброд с колбасой, – сказала Лиля, копаясь в рюкзаке. – Будете?
– А то!
Я взяла бутерброд, разделила на две части, но Лиля покачала головой. Я поняла: не может есть. Не может, пока это не решится. Но и я тут не могла сидеть до вечера и вспоминать, как мы в школе с этим боролись.
Тем более что я обычно была в компании тех, кто крутился на крыльце, поджидая. Сама никого не трогала, но и меня с детства никто не задирал. Мамка догадалась меня в шесть лет на тхеквондо сдать, и хотя мне ни разу в жизни не пришлось применять эти приемы, слухи, что я могу и в глаз дать, почему-то ходили.
Я только сейчас оценила мамкин поступок. Нелегко ей, наверное, было. В нашем Пушкине нравы не такие свободные, как в Москве, и наверняка ее соседки осуждали за то, что девку на такие пацанские занятия водят. Жалко, что я недолго ходила… Может, тогда было бы не так страшно в подъезд заходить.
– Лиль, слушай, – я откусила бутерброд и глянула на часы, – пора мне на работу. Давай… давай потом подумаем, что нам с этим всем делать? А сейчас просто выйдем, и я тебя до дома провожу. Они не посмеют к тебе пристать, пока я рядом.
Она поразмыслила, кусая губы, а потом кивнула, к моему большому облегчению. Я встала, дала ей руку, и она поднялась со старушечьим кряхтением.
Когда мы вышли из школы, девчонки стояли уже у школьных ворот. Они «зеркалили» друг друга – стояли, улыбаясь и отставив ногу в сторону. Увидев нас, зашептались. Ухмылки стали еще шире, но они опустили головы, изображая смущение. Я думаю, они хотели бы, чтобы мы их заметили. Я поглядела на Лильку, чьи руки прыгали, не попадая в карман куртки, и подумала, что пары моих слов хватит, чтобы… Но я обещала.
– Спокойно, – негромко сказала я и взяла Лильку под локоть. Другую руку сунула в карман. И тут же скривилась от отвращения: салфетка в кармане умудрилась развернуться, и я вляпалась в мягкую липкую дрянь, которую сняла с перил.
В этот момент одна из девчонок надула пузырь и лопнула его. Большой. Розовый.
В моей голове что-то замкнуло. Я шагнула к девчонкам.
– Слушайте… Насчет жвачки на перилах… Если это вы…
В эту секунду Лилька вырвала локоть из моей руки и, споткнувшись и неловко перепрыгнув через только что спиленную ветку тополя, бросилась вон со школьного двора.
Девчонки переглянулись с выражением деланого ужаса и, развернувшись, затопали в другом направлении. До меня донесся их сдавленный хохот.
– Лиля! – в отчаянии крикнула я. – Лиля! Подожди! Я же не… Постой!
Глава седьмая
Мама
Когда я возвращалась, солнце скрылось и поднялся ветер. Я запахнула куртку, дернула замочек молнии. Раздраженно ткнула в кнопки мобильного.
– Алло?
– Почему ты не подходишь? – напустилась я на Лильку. – Откуда мне знать, может, тот маньяк тебя караулит у школы, балда!
– Какой маньяк? – прошептала она.
– Какая же ты бестолочь! – вырвалось у меня. – Ты не поняла, что этот урод, который с тобой утром сидел на скамейке, имел на тебя виды?
– Откуда вы знаете? Он же ничего не говорил, – торопливо сказала Лиля.
– Ладно, – устало ответила я, – хочешь бегать – беги. Хоть на все четыре стороны.
– Галя, простите, я потом перезвоню: мне мама звонит, – умоляюще проговорила Лиля.
Она нажала «отбой».
Плевать! Что я, в самом деле, связалась с этой истеричкой! Тоже мне Робин Гуд! Помчалась спасать эту глупышку. А ей не нужно, чтобы ее спасали. Что ей нужно? Да, вот интересный вопрос. Что ей от меня нужно?
«Моя» писательница сидела у окна, говорила по мобильному. Увидела меня, помахала рукой. Столик перед ней был пуст. Значит, и правда ждала меня.
«Вот и отлично! – сердито подумала я, переодеваясь в подсобке. – Займусь теми людьми, которым действительно нужна я. И у которых понятные запросы».
