— Возвращайтесь! Возвращайтесь! — совсем детским голосом заверещал Азамат.
Полковник поднял глаза. Солнце уже почти спряталось за деревья.
«Меня уже не должно было быть в живых», — подумал он.
Страшные обры смотрели им вслед. Из их глаз катились быстрые детские слезы.
Малко сказал, что чернобыльник действует недолго, однако он не торопился убегать. Парень опустил голову, внимательно вглядываясь в траву. Он явно что-то искал и, не прерывая поисков, объяснил:
— Я бросил мешок, когда убегал. Нам надо обязательно его найти. Во что бы то ни стало!
«Почему нам так необходим мешок с провизией? — удивился Антошин. — Что мы, сами в лесу не прокормимся? Надо уходить, пока обры в себя не пришли».
Вслух, однако, ничего не сказал.
Они ползали по траве, раздвигали кусты…
Мешок словно испарился.
— Лес забрал… — вздохнул Малко. — Плохо дело: теперь дороги не будет. Обиделась на нас дорога, понимаешь?
Антошин не понимал. Но расспрашивать не стал.
4
Малко сказал, что надо идти всю ночь, а когда станет светло, он найдет травы, которые вылечат избитое тело Инородца.
Антошин послушался мальчишку. Собственно, у него не было иного выхода.
Малко шел понурив голову.
— Ты чего такой грустный? — Антошин попытался улыбнуться разбитой губой. — Подумаешь, сумка с едой. Что мы, еды, что ли, не отыщем?
— При чем тут еда?! При чем?! — Малко перевел дыхание. — Я потерял одолень-траву. Она помогает всем, кто идет. Как мы без нее дойдем до моря-океана? Мы потеряли одолень-траву, на нас обиделась дорога. Нам будет очень трудно.
Сил на то, чтобы спорить, удивляться да просто реагировать, у Антошина не осталось.
Ушибы ныли. Разбитая губа болела. Из ран периодически сочилась кровь. Идти было тяжело, а главное, неохота. Хотелось рухнуть… да хоть на этот мягкий мох… и вырубиться. Наплевав на всё, забыв про всё — просто рухнуть и уснуть.
Но полковник шел. Почти не видя ничего. Не чувствуя ничего. Не думая ни о чем. Как будто у него единственное дело в жизни — идти. Только с нетерпением смотрел на небо: когда ж оно наконец порозовеет? И молил солнце: «Выйди поскорее, пожалуйста, появись!»
Он остановился, потрясенный не увиденным, а понятым.
Антошин вдруг осознал, что с тех пор, как он попал в это время, его жизнь стала сильнее зависеть от солнца. Раньше он вообще не обращал на него внимания. Светит — и ладно. А сейчас понял, что жизнь людей каким-то мистическим образом здесь зависит только от этого жаркого далекого светила. Только от него.
Небо почему-то розовело робко, а голубело быстро. В один миг розовое пространство стало светло-синим, словно краску плеснули на небеса.
«Может быть, все наши проблемы, проблемы моего времени, оттого и происходят, что мы забыли про солнце?» — подумал Антошин.
Мысль была занятная. Ее приятно было бы развить дальше.
Но тут Малко объявил:
— Всё. Хорошее место. Садись, Инородец. Будем тебя лечить.
Антошин рухнул на землю, прислонившись спиной к дереву.
Малко исчез, но вскоре появился, держа в руках широкие листья какой-то травы.
— Подорожник, — сказал он, разминая листья руками. — Приложи к ранам, пока я полынь буду искать. Она поможет.
Малко было лет четырнадцать — мальчишка совсем. Но этот мальчишка обладал навыками, которые в двадцать первом веке не могут обрести многие взрослые, да часто так и умирают, не обретя их. Малко понимал язык жизни. Жизнь вовсе не пугала его: он знал, как с ней договориться.
Укрытые подорожником, раны болели меньше. А может быть, Антошину просто очень хотелось, чтобы было так.
Малко опять исчез, но вернулся так же быстро, как и в первый раз. Теперь он нес охапку травы.
— Полынь горькая! — радостно воскликнул он. — Здесь ее очень много.
Он расстелил на пне тряпку, взятую у обров, положил на нее траву и рукояткой меча принялся толочь ее до появления сока. При этом объяснял несведущему Антошину:
— Видишь, как Сварог все здорово устроил. Из полыни-чернобыльника отвар сваришь — трава забвения получается. А растолчешь — получается сок, лекарство. Можно на раны положить.
Но Антошину надо было поговорить про другое. Очень надо. Его мучило, что, пусть даже в мыслях, он мог допустить, что Малко его предал.
— Представляешь, я боялся, что ты сговорился с этими обрами… — вздохнул Антошин. — Прости меня… Я виноват. Я плохо о тебе подумал.
Малко оторвался от своего дела.
— Ты думал, что я могу сговориться с убийцами своих родителей? — ошарашенно спросил он. — Инородец, откуда же ты пришел только? Из какой страны? Как же вы там живете, если тебе такие мысли приходят в голову?
Антошин смутился:
— Ну, я не знаю… Я думал, может, у вас тут какое-то иное отношение к смерти и вы…
— Отношение к смерти везде одинаковое, — перебил Малко полковника. — Мой отец говорил, что смерть никто не хочет приближать, но когда она приходит, ее принимают смиренно, понимая, что у человека просто вышел срок.
Малко порвал тряпку на лоскуты, намочил их соком полыни и приложил к ранам Инородца.
Скоро полковник был обклеен компрессами, как заплатками. Раны действительно стали болеть меньше.
Антошин вздохнул.
— Это плохо — не верить человеку. — Подумал немного и спросил: — А ты мне веришь?
Малко задумался на мгновение, а потом сказал совершенно спокойно:
— Ну мы ведь вместе идем по дороге.
Антошин понял: это лучший ответ на его вопрос. И провалился в сон.
Полковник спал крепким сном человека, который только что чудом избежал смерти. Спал и не видел, как Малко, борясь со сном, меняет ему повязки, потому что знает: нельзя допустить, чтобы сок полыни засох на ране.
Он лечил Антошина, изо всех сил стараясь не думать о том, какие ужасные испытания ждут их впереди.
Малко не предчувствовал будущие трудности, но твердо знал, что они будут. Ведь он потерял одолень-траву! Как идти без такого оберега? Как без него отыскать море-океан?
Потеряв одолень-траву, они предали дорогу, которая вела к морю, свернули с нее. Пусть не по своей вине, но ведь все равно — предали.
«Дорога не прощает, когда ее предают, — думал мальчик. — Просто так она под ноги не стелется. Новая дорога, конечно, тоже хорошая: она увела нас от обров. Но как теперь отыскать другую, нужную, свою — ту, которая ведет к цели?
Ясно одно: впереди ждут испытания. А коли так — не надо ждать, пока они набросятся из-за деревьев, словно подлые обры. И если ты знаешь это, нужно самим двигаться им навстречу. Так всегда говорил отец. Если выдержим, дорога простит и приведет к морю».
