Это уже не был здоровый, расслабляющий пар. Это был пар — враг. Он забирался в легкие, не позволял дышать. Казалось невероятным, что еще совсем недавно — минуту назад? пять? десять? вечность? — этот пар притворялся другом.
Голова кружилась. Двигаться становилось все трудней, тело не слушалось. Хотелось сесть, прислонившись головой к стене, и уснуть.
Антошин еще раз бессмысленно ткнулся в дверь.
— Малко!.. — прошептал он в отчаянии.
Окон нет. И щелей нет. Надо же! Баня вроде старая, а крепкая, сволочь, вон из каких толстых бревен сделана.
Малко смотрел на Стана со слезами на глазах.
— Мне надо понять, что он — настоящий, — спокойно произнес старик. — Надо, понимаешь?
Малко понимал. И потому сидел не шевелясь.
Только слезы текли из его глаз.
«Не обманули предчувствия… — вздохнул Антошин. — Сколько раз говорил себе: это мыслям можно не верить — предчувствиям надо верить всегда. Мысли обманут — чувства никогда. Уже ведь убеждался в этом, убеждался, убеждался!»
Мысль заработала стремительно: «Не отвлекаться на постороннее! Не отвлекаться! Схватить горячий камень, поджечь дверь и прорваться сквозь огонь?!
Хорошая идея. Не ясно только, кто сгорит раньше — я или дверь?
Так. Всё. Надо ломать. Другого выбора нет.
Выбить дверь невозможно. Чем сильнее бить по ней, тем глубже будут вбиваться в землю подпирающие дверь жерди.
Ломать. Но чем?
Вот полка, на которой он лежал. Черная, старая, крепкая. Но все-таки не цельная, а сбитая из отдельных досок.
Надо сломать полку, оторвать от нее кусок, а потом с его помощью выломать хотя бы одну доску в двери. Здесь же есть маленькие щели — может получиться».
Он стал жать на полку что было сил.
Сил было мало.
Еще нажать! Еще! Иного выхода нет.
Слава богу, вроде поддается! Раздался сухой треск — и большой кусок деревяшки оказался в руках полковника.
Он подошел к двери.
Доски, из которых сбили дверь, были пригнаны очень плотно, к тому же щели промазали какой-то вязкой гадостью, чтобы тепло не выходило.
Он еще раз посмотрел в дыру: пустой предбанник.
Сунул в щель деревяшку. Она оказалась слишком хлипкой. Полковник вбивал ее в дверь, но деревяшка ломалась с хрустом, как весенняя сосулька.
Воздуха становилось все меньше. Перед глазами плыли отвратительные желтые круги.
Сил бороться не оставалось. Антошин совершенно не понимал, что делать дальше.
К горлу подступало самое мерзкое чувство, какое только есть на свете, — отчаяние.
— А если он умрет?! — заорал Малко. — Если он там угорит?!
— Значит, не прошел огонь и воду. Значит, чужой. Значит, придется одному тебе идти за молодильными яблоками.
Малко не мог успокоиться:
— Но ведь он умрет!
— Все умрем… — вздохнул Стан.
Палка. Откуда ни возьмись. Хорошая, большая.
Антошин решил: «Это добрая Банная Бабушка мне палку подкинула. Пожалела — и кинула. Почему нет? Может, она добрый человек».
А может, полковник просто не замечал ее раньше? А когда пар рассеялся…
Да какая, черт возьми, разница! Главное, палка крепкая, с обожженным концом. Ею, наверное, угли в печи ворошили.
Антошин схватил палку, сунул ее в дверную щель. Нажал.
Дверь не поддалась.
Нашел другую щелку. Пошире. Пошевелил в ней палкой. Нажал.
Есть! Поддалась доска! Медленно, неохотно, со скрипом. Но поддалась!
Появилась надежда, и вместе с ней открылось второе дыхание. Сейчас здесь, в этом белом вязком чаду, выражение про второе дыхание обретало буквальный смысл.
Еще нажал — доска вылетела.
В парную ворвался, словно ждавший приглашения, воздух.
Дальше стало проще. Выдрал вторую доску. В образовавшееся отверстие сунул руку, отодвинул жерди, которыми была подпёрта дверь, и выскочил в предбанник.
Он стоял — красный обозленный человек с крепкой палкой в руках — и смотрел на Малко и Стана, словно решая, кого из них он будет убивать первым.
— Сволочи! — закричал Антошин. — Урою, гады, обоих!
Стан улыбнулся и тихо произнес:
— Молодец! Огонь и воду прошел. Сдюжил. Значит, настоящий. — Он помолчал и добавил: — Ну, почти настоящий… Огонь, вода, медные трубы… слава то есть. Два испытания прошел.
Полковник плохо понимал, о чем говорит мерзкий старик. Не хотел понимать.
— Еще издеваешься, гад! — закричал полковник и замахнулся палкой.
Понятно, первым будет старик.
А с Малко еще поговорить придется, выяснить, как и откуда в таком маленьком человеке рождается предательство.
Стан спокойно посмотрел на полковника и сказал:
— Я знаю, как найти молодильные яблоки.
— Он знает, — подтвердил Малко. — В этом-то все и дело.
Антошин опустил палку.
7
Они возвращались в дом.
Вечерело. В сереющем воздухе поселилась тревога — так всегда бывает в это время суток.
Деревня засыпала, как и жила, беззвучно.
Антошин понял: шум в деревне создают животные, птицы, даже жужжащие насекомые, но только не люди. Люди здесь жили тихо, будто боясь потревожить то ли друг друга, то ли окружающий лес. А может быть, эти лесные люди еще не научились заявлять о себе громогласно.
Первым делом полковник выпил вина, закусил творогом. Потом мазюню доел. Всю. До последней крошечки. Не хотелось уже, а ел всем назло, чтобы никому не оставить.
Малко и Стан молча и, казалось, безучастно смотрели на него.
После всего пережитого Антошина потянуло спать. Да и вино еще это тоже… Кажется совсем слабым, а вот ведь — и в бане без его воздействия явно не обошлось, да и сейчас голова туманная.
«Нет, на утро все разговоры надо переносить. Утром — впереди день, ощущение старта, настроение хорошее. Вечером — позади мытарства, ощущение финиша, настроение — упасть и забыться», — решил Антошин.
— Ты понял, что с тобой произошло? — спросил Стан, поглаживая сидящего на плече ворона.
— Два негодяя хотели меня убить, а я… — начал полковник.
Но старик не дал ему договорить:
— Ты не понял, что с тобой произошло. А то, что я знаю, как искать молодильные яблоки, — хоть это ты усвоил?
— Стан расскажет нам, где и как найти молодильные яблоки, — вступил в разговор Малко. — Но для этого ты должен пройти три проверки. Огонь и воду ты уже прошел. Осталась третья — медные трубы.
