– Черен деготь, чертов коготь, ворон ворону неровня! Рань воронья, брань воронья!
И вдруг – пропала Кривуша, как будто и не было ее. А на том месте, где она только что стояла, – ворона большая, боком скачет, на черного человека недобрым глазом глядит.
Одним глазом на него, другим – на лес.
Черный человек заморгал, отступил, потом спохватился, замахнулся на ворону своим посохом – но птица отскочила, громко и хрипло каркнула, подскочила и полетела в сторону леса, громко хлопая большими крыльями. А в клюве ворона держала заветную княгинину шкатулку. Тяжело летела ворона – тяжело ей было нести свой груз.
Черной злостью налилось лицо черного человека. Черные слова зашептал он. Вытянулось лицо его, заострилось, нос стал похож на черный птичий клюв. Завертелся черный человек, закружился волчком, черный плащ его слился в черное облако, черный вертящийся вихрь. Ударился черный человек оземь, и вот уже на том месте, где стоял черный человек, – черный коршун переступает.
Подскочил черный коршун, крыльями взмахнул, поднялся над землей, взлетел высоко, погнался за серой вороной.
Тяжело летит ворона, тянет ее к земле тяжелый груз.
Нагоняет ее коршун.
Еще немного – и совсем догонит, заклюет насмерть, отнимет дорогой груз…
Но все ближе лес.
Вот уже первые верхушки высоких деревьев совсем близко.
Тянется к ним ворона, машет крыльями изо всех сил.
И черный коршун тоже совсем близко, нагоняет ее…
Вдруг из ветвей старого дуба вылетела стая маленьких птиц, полетела навстречу коршуну.
Налетели птички на коршуна, наскакивают на него, крылышками машут, бесстрашные.
Коршун головой вертит, клювом щелкает, но маленькие птички от клюва его уворачиваются, лететь мешают.
Глядь – а вороны уже и не видно, скрылась ворона среди высоких деревьев, спряталась среди зеленых ветвей.
Коршун крикнул злобно, развернулся в воздухе и полетел обратно, подальше от темного леса.
Идет Кривуша по лесной тропинке, ищет дорогу по приметам, одной ей известным. Здесь корень поперек тропинки протянулся, словно за ногу ее хочет схватить, здесь старая ель, молнией сожженная…
Близко уже, близко!
Свернула Кривуша с тропинки, раздвинула густые ветки – вышла на поляну. Посреди поляны растет старый дуб, сколько лет тому дубу – никто не знает. На ветках того дуба висят разноцветные ленты да мониста-ожерелья – подарки, что люди старым богам оставляют.
Под корнями дуба землянка выкопана.
Подошла Кривуша к землянке, позвала:
– Батюшка, батюшка!
Никто из землянки не отозвался.
– Батюшка! – снова зовет. – Батюшка, это я пришла, Кривуша!
На этот раз показалось ей, что донесся из землянки тихий стон.
Опустилась Кривуша на колени, вползла в землянку.
Не велел ей батюшка этого делать, не велел входить в его землянку, не велел даже заглядывать. Потом, говорил, когда придет твое время – тогда все увидишь, а пока нельзя.
Но сейчас ей было не до того, сейчас она слышала тихий стон, доносящийся из землянки, и ни о чем другом не думала.
Проползла Кривуша в землянку.
Темно там, ничего не видно, только стон стал громче, и еще почувствовала Кривуша нехороший запах – запах крови, запах приближающейся смерти.
Нашарила на поясе у себя кремень и кресало, нашарила горсть сухого трута, высекла искру, зажгла трут, при его свете успела найти в углу светец – лучинку, вставленную в железную подставку, затеплила эту лучинку.
При слабом ее свете огляделась.
Справа от входа, рядом со светильником, – из дерева вырезанный идол, фигурка Перуна, глаза суровые, рот оскален, недоволен Перун. Рядом с ним – безделушки серебряные, видно, дары старому богу.
А за идолом, в самом темном углу землянки, – точно груда тряпья навалена, и оттуда, из этого угла, несется слабый стон…
Подошла Кривуша, наклонилась – увидела полные боли глаза, окровавленный рот.
– Батюшка, что же с тобой сотворили? Кто посмел?
Окровавленный рот приоткрылся, губы шевельнулись, проговорил батюшка едва слышно:
– Черный человек… человек в черном куколе приходил… тебя искал… тебе нельзя здесь оставаться… он вернется… мне уже не поможешь, моя смерть пришла, а ты уходи, спасайся…
– Не говори так, батюшка, я тебя вылечу! Ты же меня многому успел научить…
– Я тебя многому научил, но одно тебе точно скажу – от смерти лекарства нет и никакие заклинания от нее не помогут! И еще одно скажу тебе: я служил старым богам, я учил тебя старой магии, но время старых богов кончается, старая магия становится бессильной. Наступает новое время, время Нового Бога, время новой магии… и в этом новом времени для меня больше нет места.
– Не говори так! – повторила Кривуша.
Она достала из мешочка на поясе щепотку травы, дунула на нее, так что сухие травинки разлетелись по всей землянке, наполнив ее терпким запахом летнего полдня.
Потом она достала еще одну щепотку, насыпала ее в берестяную кружку, подлила воды, поднесла к губам старика. Жидкость потекла по сухим растрескавшимся губам.
Кривуша забормотала:
– Кереметь – череметь, по приметам заприметь… броня у меня для буланого коня, черна борона для коня ворона… отступись, смерть, от моего батюшки…
Она бормотала и бормотала, но старик дышал тяжело, с хрипом, все реже и реже.
Вдруг он приподнялся и проговорил едва слышно:
– Уходи, спасайся! Он вернется, он придет за тобой… черный человек… спасайся!
С этими словами он упал, дернулся и застыл.
Кривуша прижалась к нему и заплакала – тихо, жалобно.
Потом прислушалась к чему-то, прикрыла мертвого старика краем его одежды и выскользнула из землянки.
В Петербург приехали рано утром. Лена, которая продремала всю дорогу, чувствовала себя бодрой, Сергей же держался только на кофе. Лена отправила его отсыпаться, сама же решила, что нужно ей действовать.
