– Им не до того, – усмехнулся Сергей, выруливая на дорогу, – у них передел влияния идет. Костыль под себя бизнес Ахмета подминает, а менты вроде бы ищут, кто майора убил, да не больно стараются. Потому как насчет майора Мелентьева все знали, что он собой представляет. И начальство не пыталось его свалить, потому что он и на начальство компромат имел. Так что все только обрадовались, когда майора не стало, уж очень нагло он себя вел в последнее время.
– Откуда ты все знаешь? – поразилась Лена.
– Том здесь приятеля встретил. Раньше служили вместе, потом он демобилизовался, женился на местной, осел здесь. Работает на фабрике охранником. Город маленький, все обо всех все знают.
Кривуша спрятала ларчик в рукав, спустилась из светелки, вышла тихонько из княжьего терема, по сторонам огляделась.
Показалось ей, что прячется кто-то в темном углу за амбаром – то ли человек, то ли зверь, то ли просто тень черная. Прошептала Кривуша слова заветные, защитные, подобрала подол да побежала к крепостной стене.
Худо во граде Киеве. По улицам мертвые люди лежат, мертвые лошади. У мертвых лошадей бока выедены, голые кости торчат. Голод во граде Киеве, страшный голод. Голодные люди по улицам да по проулкам бродят, просят хлеба. Да кто же им даст? Ни у кого нет. Кто просит, а кто силой отбирает. Голодный человек – он как зверь, как хищный зверь. Голодные люди бродят по улицам и голодные собаки, кости сквозь шкуру просвечивают.
Бежит Кривуша проулками узкими, тропинками, одной ей знакомыми, коровьими выгонами. А за спиной ее шаги тяжелые слышатся – кто-то ее догоняет.
Бежит Кривуша быстрее и быстрее, тяжело ей дышать, пот по лицу катится, а шаги за спиной все ближе да ближе. Споткнулась Кривуша, замешкалась…
И легла ей на плечо тяжелая рука.
Вздрогнула Кривуша, оглянулась.
То вокруг много людей было – а то никого, ни одной живой души, словно все попрятались.
Склонился над ней человек в черном плаще, на голове – черный куколь, из-под него черные глаза горят.
– Отдай крест, Кривуша! – шепчет черный человек, шипит, как черная змея.
– Не знаю, об чем ты таком говоришь, дяденька, – отвечает ему Кривуша, – я девушка простая, темная, старым богам молюсь, Перуну да Велесу, кресту вашему не кланяюсь. Отпусти ты меня, дяденька, будь милостив!
– Кривуша, разве я похож на глупого человека?
– Нет, дяденька, совсем не похож.
– Так что же ты меня обмануть пытаешься? Я знаю, что старая княгиня тебе ларец дала, а в том ларце – крест драгоценный, особенный. Отдашь мне тот ларец – отпущу тебя и еще награжу, дам тебе золотой червонец. А не отдашь – так и знай, на куски разрублю и скормлю те куски собакам!
– Собакам, говоришь, дяденька? – переспросила Кривуша – и заблестели ее глаза, один, который на черного человека глядит, и другой, который в сторону.
– Собакам! – повторил черный человек.
Кривуша попятилась, сделала руку щепотью и зашептала, забормотала слова непонятные:
– Кереметь, череметь, дам и серебро, и медь, стрепет, лепет заплети, далеко легко лети…
– Что ты такое бормочешь?
– Ничего, дяденька… не жди радости ради благости, не жди полночи ради помощи…
И вдруг за спиной у черного человека раздалось угрожающее рычание. Черный человек обернулся – и увидел большую тощую собаку с подпаленным боком. Собака рычала и приближалась к человеку, оскалив кривые желтые клыки.
– Пошла прочь, дрянь шелудивая! – Черный человек замахнулся на собаку посохом. Собака попятилась, но не отступила. А из-за угла выскочила еще одна, и еще, и еще… казалось, сюда сбежались все голодные собаки с киевских улиц.
Черный человек встал спиной к стене, выставил вперед посох. Он оглянулся на то место, где только что стояла Кривуша, – но девушки давно уже и след простыл…
Бежит Кривуша по проулкам, по узким тропинкам, вот и стена городская, вот и лаз тайный, никому, кроме Кривуши, не ведомый… взрослому человеку не пролезть, а Кривуша – тощая, да маленькая, да гибкая, как ящерка. Юркнула в лаз – и выбралась по другую сторону стены, по другую сторону крепкого частокола.
А за стеной печенеги – костры жгут, конину жарят, ждут, когда киевляне ворота отопрут, на милость их сдадутся.
Идет Кривуша между костров печенежских, идет, глаза опустила, в землю глядит.
Никто ее, убогую, не замечает – кому она нужна?
Ограбить – так что с нее возьмешь? Сразу видать, что нищенка убогая!
Снасильничать? Так тоже противно – кривая, горбатая, да еще в грязи нарочно вывалялась!
Если какой печенег глянет случайно на Кривушу – глянет она на него одним глазом и скажет:
– Дяденька, дяденька, дай Кривуше хлебца!
Одним глазом на печенега глядит, другим – в сторону.
Какой плюнет, рукой махнет, какой камнем кинет в убогую, а какой и подаст ей кусок конины.
Кривуша конину в рот сунет, жует и дальше идет через становище печенежское.
Не к берегу идет днепровскому – в другую сторону, туда, где черный лес виднеется.
Черный лес – ее родной дом, там ей все тайные тропы ведомы. Там ей каждое дерево – помощник.
Прошла уже Кривуша среди костров печенежских, стала уже на знакомую тропку, которая прямо к лесу идет, – вдруг снова за спиной шаги послышались.
Повернулась Кривуша – а ее снова черный человек догоняет. Черный плащ на плечах, черный куколь на голове, из-под куколя черные глаза углями горят.
Выходит, отбился от собак и со следа ее не сбился.
– Отдай крест, Кривуша!
Оглянулась Кривуша на лес – далеко лес, не добежать, а черный человек – вот он, совсем близко!
Подходит ближе, руки черные тянет, повторяет:
– Отдай крест, коли хочешь остаться жива! Отдай крест, зачем он тебе, язычнице?
Пригнулась Кривуша к земле, руку сложила щепотью, будто щи солит, забормотала:
– Череметь, кереметь, видно грому не греметь! Ропот кропит, топот копит, копоть потакает! Кровь крива, речь черна! Нечисть течет, мечет нечет!
Черный человек остановился, как будто ему что-то идти мешает. Тянет руки к Кривуше, да не может дотянуться. А она все бормочет, приговаривает:
