Разливая чай, проговорила, как бы ни к кому не обращаясь:
– Вася Супников, Клавдии Петровны племянник, ходил в лес, недавно вернулся. Говорит, возле Ольгиного оврага полиция наехала. Что-то там случилось. Полицейские около разлома суетятся. Провалился туда кто-то, что ли. И еще… там, неподалеку от оврага, какая-то бытовка взорвалась.
– Бытовка? – переспросила Лена, стараясь не показать свою заинтересованность. – Обычная строительная бытовка? Кому она могла понадобиться?
– То-то и оно, что никому! Только говорят, – Мария Михайловна понизила голос, – говорят, что в этой бытовке какой-то важный полицейский чин находился… Понаедут теперь, вокруг рыскать станут, да только вряд ли чего найдут. Ольгин овраг – он и есть Ольгин овраг, редко кто оттуда живым выходит.
Лена перехватила старухин взгляд и скосила глаза: крест на груди явственно просматривался под тонким джемпером.
Сидит старая княгиня в своей верхней светелке, глядит на дорогу, ждет – не поднимется ли пыль столбом, не появится ли во главе своей дружины сын Святослав.
Знает, что долго ей ждать придется.
Святослав – в далекой Болгарии. Вошел в эту страну по просьбе царьградского базилевса, подкрепленной царьградским золотом – да так и остался: полюбилась ему красивая, богатая страна, горы ее да реки, пажити ее тучные, пастбища ее обильные. Выбрал болгарский город Преслав, поселился в нем, сделал его своей столицей. В Киев редко приезжает – навестить старую мать да малых деток, поглядеть, все ли в порядке в родном городе.
Базилевс посылал к Святославу сказать: побил для меня болгар, получил деньги – да и иди себе, пора честь знать, возвращайся в свой Киев, а Болгарию мне оставь!
Обругал Святослав послов, хорошо, что не высек, велел передать базилевсу, чтобы забыл о Болгарии.
Сидит старая княгиня в своей верхней светелке, ждет.
Внизу, на дворе, играют ее внучата – Олег да Ярополк. Красивые, в красных шелковых рубашечках. Славные мальчики, славное ждет их будущее. Унаследуют они славу и могущество отца и деда. Еще один, Владимир, холопки Малуши сын, – в деревне на берегу Днепра. О нем княгиня старается не думать.
Сидит старая княгиня в верхней светелке, глядит на дорогу, все глаза уже проглядела.
Вдруг видит – вдали, за Днепром, поднимается столб дыма, за ним другой, и еще, и еще.
Может, Святослав возвращается? Может, это он разбил за Днепром лагерь, развел костры?
Но чует она сердцем – нет, не он.
А на улицах Киева народ забегал, засуетился, на крепостном валу ратники зашумели, старый слуга Асмус поднялся к княгине в верхнюю светелку и сказал страшное слово:
– Печенеги!
Пригляделась княгиня.
Глаза у нее хоть и старые, да зоркие. К старости, может, даже зорче стали. Разглядела за Днепром кибитки печенежские.
Медленно ползут кибитки по русской земле, в них – жены печенегов, дети их, добро, у других народов награбленное. Много этих кибиток, страсть как много. Ратники печенежские едут рядом с кибитками на маленьких своих косматых лошадках, в шапках косматых, в доспехах кожаных, с кривыми короткими луками, с кривыми длинными саблями.
Едут печенеги, на солнце скалятся, песни поют незнакомые. Знают печенеги – далеко Святослав, некому вступиться за город Киев, некому вступиться за старую княгиню и за маленьких княжат, детей Святославовых.
Перепугался народ киевский. Из ближних посадов бегут в город, на закорках несут ребятишек, гонят коров да свиней, тащат добро – да много ли можно унести? Ратники у ворот посадских пропускают, потом с громким скрипом запирают ворота, поднимаются на стены, на крепостной вал, готовятся дать отпор печенегам.
Да мало в городе рати…
Воевода Претич с войском на другом берегу Днепра, ходит, высматривает, нет ли где врага, не идет ли кто со стороны степи – увидит ли он печенегов? Подоспеет ли на подмогу? А Святослав, надежда княгинина, далеко, в Болгарии…
Прибегает холоп, посланный на стену, говорит – уже в посадах хозяйничают печенеги, перебрались как-то через Днепр, обхитрили Претича, обошли его…
Позвала княгиня старого Асмуса, велела:
– Посылай гонца самого надежного, самого верного, пока печенеги город не окружили!
– К Претичу? – спросил Асмус.
– Нет, к Святославу.
– Далеко до Святослава! – покачал головой.
– Посылай!
Послали одного гонца в Болгарию, к Святославу, а другого – на левый берег, к Претичу. Да только второй гонец не дошел – увидели его печенеги, когда через Днепр переправлялся, засыпали стрелами, только пузыри кровавые по воде пошли.
А печенеги уже под самыми стенами хозяйничают, посады разоряют, добро в свои кибитки несут, а дома жгут.
Посадские со стен глядят на свое разорение, сокрушаются. Со стен спускаются, на улицах сидят, на голой земле, под открытым небом.
Время идет, голод в Киеве начинается.
Что с собой принесли – все съели, скот зарезали и тоже съели. Стонут от голода.
Ольга отворила свои амбары да погреба, раздает людям хлеб да припасы. Надолго ли хватит?
Наконец показался Претич с войском на левом берегу Днепра, увидал печенегов.
Люди киевские обрадовались – сейчас придет подмога!
Однако ратники как увидели, какое у печенегов войско, – призадумались. Куда же против такой силы? Только головы свои сложить, а Киев не спасти! А головы свои жалко…
Стоит войско на левом берегу Днепра, ни вперед, ни назад.
Киевляне увидели это – и поднялся в городе стон.
Так и так – все одно погибать.
Княгиня сидит в своей верхней светелке, смотрит на город.
Мертвые лежат на улицах, голодные ходят по дворам, просят милостыню. А у кого просить? У всех давно припасы кончились, все, что было, подъели.
Может, и правда смерть приближается?
С тех пор как крестилась княгиня, перестала она смерти бояться. И что ее бояться, когда попадет она после смерти в обитель праведных, к престолу Господнему? По крайней мере, так ей отец Мисаил сказывал, а он попусту врать не станет.
Своей смерти княгиня не боится, боится она другого. Боится, что погубят печенеги ее малых внучат, сыновей Святославовых – Ярополка да Олега. Если честно сказать – за самого маленького, за Владимира, она тоже боится.
