Врач молчал, опустив глаза.
– Вы увидели синяки на шее, – подсказала ему Лена.
– Ну да… – неохотно проговорил врач. – У него на шее были характерные гематомы… кровоподтеки. Судя по форме – оставленные рукой.
– Значит, его задушили!
– Нет. Это не было причиной смерти. Его действительно душили – но умер он не от этого. Причина смерти, как я и написал, – сердечный приступ…
– Вы обещали мне сказать правду!
– Я и говорю. Причина смерти – остановка сердца, но вот что послужило причиной этой остановки…
– Что? – Лена не сводила глаз с лица врача.
– Я нашел у него на запястье свежий след укола.
– То есть ему ввели какой-то яд?
– Яд или сильнодействующее лекарство… в общем, на самом деле это одно и то же. Если бы я провел вскрытие и анализ крови на токсикологию – может быть, я и установил бы настоящую причину смерти. Но кто же мне это позволит?
– Значит, его придушили, – проговорила Лена тихим безжизненным голосом, – придушили, но не до конца, а потом ввели ему какую-то дрянь… значит, моего мужа убили…
– Уезжайте отсюда! – оборвал ее врач. – Уезжайте, пока не поздно! Да, только сначала отдайте мне шприц.
– Отдам, – голос Лены был все таким же безжизненным. – Только скажите еще вот что… я видела тело мужа два раза, один раз у него на шее были те самые кровоподтеки. А второй раз их уже не было. Как это может быть?
– Что вы прямо как ребенок! Умельцы из похоронного бюро не то что кровоподтеки замаскируют – они человека по кусочкам соберут и приведут в приличный вид! Видели бы вы, каких иногда после аварии привозят…
– Ладно, это все, что я хотела узнать, – Лене стало невмоготу находиться с этим типом в одном помещении. Жизни человеческие он, видите ли, спасает. Еще бы клятву Гиппократа вспомнил!
Лена протянула врачу шприц и шагнула к выходу. В дверях она на секунду задержалась и добавила:
– И никому не говорите, что я у вас была!
– Да что вы! Я себе не враг!
Движения врача стали суетливыми, в глазах сверкало болезненное нетерпение – он не мог дождаться, когда Лена уйдет, оставив его с вожделенным шприцем.
Лена спустилась по запасной лестнице.
На первом этаже она столкнулась с прежней уборщицей. Та внимательно посмотрела Лене в глаза и вдруг проговорила:
– Ты Евгения Петровича не вини. У него жизнь тяжелая, а работа такая – врагу не пожелаешь. Он святой человек, святой!
– Святой? – удивленно переспросила Лена.
– Святой! Он Васеньку моего откачал, с того света вернул, когда Васенька паленой водкой отравился!
– Никто вашего святого не трогает! – отмахнулась Лена и вышла из больницы. Она шла по улице, машинально переставляя ноги, не понимая, куда идет.
Перед ее внутренним взглядом проходили картины, которые ей удалось слепить из разрозненных кусочков.
Вот Олега душат… вот ему вкалывают яд… вот в морг вызывают врача-наркомана, который подписывает фальшивое свидетельство о смерти…
Вот он лежит в полицейском морге, вместе с жертвами бандитских разборок и паленого алкоголя…
За что с ним так обошлись?
И самое главное – кто? То есть понятно, что все было организовано. И майора Мелентьева подключили, и Ахмета. Но не майор же душил Олега. Стало быть, это был наемник, киллер, которому заплатили. Кто заплатил? Кому мешал ее муж так сильно, что этот человек решился на заказное убийство?
Лена почувствовала, как отчаяние в ее душе переплавляется в гнев. В гнев и ненависть. Она узнает, кто убил ее мужа. Узнает и отомстит этому человеку.
И как бы в ответ ее мыслям, крест, что отдала ей Мария Михайловна, вдруг потеплел, а потом стал и вовсе горячим, так что Лена запустила руку под блузку, а то как бы ожога на груди не получилось.
Впрочем, все обошлось, крест снова стал просто теплым, нагретым от человеческого тела.
Поехала княгиня в древлянскую землю. Сама едет с малой дружиной, а сзади большое войско идет. Ехали темными лесами, глухими чащобами, выехали к главному городу древлян, Коростеню.
Большой город Коростень, крепкий. Высоким частоколом огражден, частокол из заостренных бревен, за частоколом – воины древлянские, бороды косматые до пояса, шапки медвежьи, в руках – копья, топоры да тяжелые палицы. За спиной воинов – дома древлян, из толстых бревен срублены, соломой покрыты.
Остановилась княгиня, вышли ей навстречу знатные люди древлянские. Увидели, что с княгиней только малый отряд, обрадовались: значит, с добром идет.
– Согласна я за вашего князя замуж! – говорит древлянам княгиня. – Вдовья доля горькая, вдовья постель холодная, а ваш князь Мал, говорят, храбрый да сильный.
– Это правда, – говорят степенные древляне. – Мал – сильный князь, хорошим мужем тебе будет. А где же те сваты, которых мы к тебе в Киев посылали?
– Они так на моем пиру попировали, что до сих пор протрезветь не могут. Как протрезвеют – так и приедут.
– Это хорошо, – говорят древляне. – Стало быть, можно и нам готовить свадебный пир?
– А скажите мне, господа древляне, как вы моего мужа убили?
– Что о том вспоминать, – говорят древляне, – кто старое помянет – тому глаз вон.
– А кто забудет – тому оба! Все-таки скажите, как вы князя убили. Хочу я это знать, чтобы оплакать его честь по чести, как честной вдове положено.
– Не обессудь, княгиня, привязали мы твоего князя к двум молодым деревам да отпустили их. Распрямились те дерева и разорвали князя на две половины.
– Что ж, горько мне такое слышать, но прежнего не воротишь, мертвого не воскресишь, а мне надо о своей доле думать. Готовьте пир, варите меды… только вот что я вам скажу: за смерть мужа моего вы мне должны пеню заплатить.
Переглянулись древляне. Не понравились им такие слова, но уж больно хотелось им женить своего князя на киевской княгине.
– Ладно, – говорят, – заплатим тебе пеню, княгиня, если не очень большую. Говори – серебром, золотом или мехами?
– Не надо мне ни серебра вашего, ни золота, ни мехов. А дайте мне с каждого дома в вашем городе по одному голубю.
Снова переглянулись древляне. Странными показались им княгинины слова. Где это видано – платить пеню голубями? Добро бы еще ловчими соколами или кречетами! Странная эта княгиня! Но нам же лучше – легкую пеню она назначила, подумаешь – по одному голубю от дома! Чего уж проще – голубя поймать…
– Хорошо, – говорят степенные древляне, – пусть будет по твоему слову. Заплатим тебе пеню голубями.
