— Есть у меня, добрая хозяюшка, чем твою тоску серую развеять, — полез за пазуху Малюта, достал кубок золотой с самоцветами, кожаный бурдюк, до краев наполнил кубок вином и протянул могучей охраннице.
Та приняла подношение, не спеша осушила, перевернула, уронив на пол несколько последних капель, и произнесла:
— Сладкое твое угощение, гость дорогой. Сразу краше и светлее мир становится. Угодил ты мне, так угодил! Будь по-твоему, пропущу я добра молодца в тоску и серость здешнюю, дозволю лучик яркий в нем поискать. Три попытки ему на сие дарую. Коли найдет свой лучик, разрешу ему с собой унести. А не найдет, на себя пускай пеняет. Не быть ему тогда с добычей редкостной, не получит он ни света, ни радости, ни сладости ночной!
Дружки прошли в дверь, оказавшись в просторной горнице, освещенной лишь девятью свечами в трех высоких подсвечниках. А еще здесь находились девять девушек одного роста. Все — хорошо одетые, в бархатных и парчовых сарафанах, с наборными поясами, либо с поясами, украшенными золотыми накладками. Головы всех незнакомок накрывали двойные шелковые платки.
Жених переступил порог, и хозяйка тут же хлопнула в ладоши:
— Выбирай, добрый молодец, каковая из сих невест твоя?
Девушки тут же стронулись с места и закружились в двойном хороводе, один круг которого пересекался с другим.
Иван Васильевич склонил голову набок, приступил к невестам, внимательно вглядываясь в незнакомок. Загадка была не столь уж простой: сарафаны полностью скрывали тело, платки прятали лицо, и наружу выглядывали только кисти рук и кончики длинных кос. Да и то не у всех.
— Вот она! — выхватил из хоровода одну из невест государь. Нетерпеливо откинул платки…
И Борис Годунов в полном изумлении узнал в красавице свою собственную жену!
— Это не твой лучик, добрый молодец! — выдохнул он, перехватил Марию за локоть, привлек к себе, крепко поцеловал. — Это мой!
— Не угадал! — засмеялась хозяйка и хлопнула в ладоши снова: — Вторая попытка! Выбирай!
Жених опять повернулся к хороводу, вскинул ладони и замер, осматривая красавиц.
Невесты совершали несколько проходов, когда он опустил руки на плечи еще одной:
— Вот она!
Он откинул платок, и Малюта громко цыкнул зубом:
— Опять ошибся! Эта радость не твоя! — И боярин Скуратов отвел несостоявшуюся невесту в сторону. Вернулся за спину государю и довольно громко шепнул: — На косу, на косу смотри!
Иван Васильевич не ответил, вглядываясь в проплывающих мимо невест. В этот раз его размышления длились намного дольше. И наконец решился, выхватив еще одну девушку из хоровода.
Его избранница немного выждала. Но поскольку жених никак не решался снять платок с ее лица, откинула пелену сама.
— Не покидай нас, Марфонька! Не уходи, не бросай! — Остальные девушки разом откинули со своих лиц платки и дружно заголосили: — На кого же ты нас оставляешь, Марфонька! Останься с нами, сестренушка! Останься с нами, кровинушка!
Однако Иван Васильевич решительно обнял невесту за плечи и вывел девушку из дома.
Когда молодые появились на крыльце, собравшиеся возле дома и на крыльце разразились приветственными криками, принялись забрасывать их зерном и серебряными «чешуйками»
[7]. Государь и его избранница спустились с крыльца по живому коридору, торжественно уселись в сани. Малюта вернулся на облучок, двое других дружков поднялись в седла, и свадебная процессия двинулась обратно в слободу, остановилась перед Покровским храмом. Молодые, держась за руки, торжественно поднялись по ступеням, по ковровой дорожке прошли к алтарю, к поджидающему их митрополиту Кириллу. Здесь случилась небольшая заминка — подружки невесты, и Мария Годунова в их числе, чуть опоздали. Но вскоре нагнали Марфу, встали за девушкой. Митрополит воздел крест и начал таинство венчания.
После выхода из церкви молодые супруги, осыпаемые уже крупным серебром, и все гости двинулись на праздничный пир — и только Борис Годунов и Иван Сабуров отправились в покои молодых, дабы хорошенько отстегать постель — выгнать из нее злых демонов, что любят прятаться на брачном ложе, шугануть страшными криками чертей из-под лавок и из сундуков, обтрясти занавески. После исполнения положенного ритуала дружки остались сторожить входную дверь до тех пор, пока к опочивальне не пришли молодые.
— Борис! — подманил стольника зарумянившийся после пира государь. — Ступай, вели моего оболтуса с колокольни выпустить. А то он со своим упрямством всю ночь звенеть станет.
— Сей миг исполню, государь, — поклонился Годунов и тут же кинулся выручать узников звонницы, беспокоясь не столько о царевиче, сколько о своей сестре. Он никак не ожидал, что тем придется сидеть так долго!
Однако «узники» оказались здоровыми, благополучными и веселыми. Даже излишне веселыми — от обоих изрядно попахивало хмельным.
— Ты что, пила? — взял сестру за плечи Борис.
— Очень пить хотелось, боярин! — вместо нее ответил царевич. — А ничего другого не имелось.
— Вы взяли с собой вино, Федор Иванович? — перевел взгляд на паренька стольник.
— Нет, боярин. Преданные люди корзинку с припасами передали, — широко ухмыльнулся царевич.
— Тебя проводить в царские покои, Федор Иванович?
— Не беспокойся, боярин, уж здесь я точно не заблужусь, — отмахнулся царевич. — Спать хочется, да и у Ирины глаза слипаются. До завтра, Иришка!
Стольник отвел хмельную сестренку на подворье Скуратовых, уложил, немного подкрепился, после чего вернулся к спальне молодых исполнять свой долг верного сторожа.
— Когда государь был моим дружком, он моей спальни не сторожил, — пробормотал Борис. — Токмо невесту помог забрать, да в храме поручился. На пиру рядом посидел.
— Иван Васильевич был твоим дружком? — изумился Иван Сабуров.
— Да, — просто кивнул стольник.
— Великая честь! За что он тебя так возвеличил?
— Просто повезло, — пожал плечами Борис Годунов. — Но кроме уважения сие ничего не дало. Как был простым слугой в Постельном приказе, так и остался.
— Может статься, мне повезет больше? — с надеждой вздохнул Иван Сабуров. — Надоело в сотниках ходить. Может, пост воеводы где-нибудь попросить? Как полагаешь, даст?
— Не продешеви, дружище, — покачал головой стольник. — Может статься, он для тебя уже место повыше наметил. А попросишься воеводой — воеводой и поедешь.
— Тоже верно, — согласился боярин.
— Ты в дружки-то как попал?
— Жена моя с Марфой давно знакома. Царица наша ее в подружки захотела. А я, так получилось, в царские дружки попал. Сам не просился. Вестимо, Марфа сие доброе дело сотворила…
