— После этого Америка и Советский Союз вступили в холодную войну, которая продолжалась почти пятьдесят лет, и обе страны были вынуждены потратить на оборону триллионы долларов по схеме финансовой пирамиды, которую Дуайт Эйзенхауэр называл военно-промышленным комплексом.
— Неплохо. К тому же Сталин расстрелял всех солдат с этой фотографии за братание с врагом.
В зависимости от степени повернутости на научной фантастике это могли быть вторые «Звездные войны» или пятые. Но это не важно, потому что в разгар битвы на мечах между Дартом Вейдером и Люком Скайуокером, прямо после того, как Повелитель тьмы успевает отсечь противнику руку, папа выхватил из рук капельдинера фонарик и кинул в меня черно-белое фото. Так что было дальше? В колеблющемся круге света — молодая чернокожая девушка в идеально отглаженной белой блузке и клетчатой, как скатерть, юбке прижимает к своей еще неоформившейся, как и ее психика, груди толстую папку на трех кольцах. Она в темных солнечных очках, смотрит куда-то мимо меня и бесноватых белых теток за ее спиной.
— Девятка из Литл-Рока, она одна из них. Власти подогнали федеральные войска, она доучилась. С ней все потом было хорошо.
— Да, но потом, на следующий год, губернатор вместо того чтобы продолжить, как того требовал закон, интеграцию образовательного процесса, вообще позакрывал в городе все школы. Раз ниггеры хотят учиться, то никто не собирается их учить. Кстати, об учебе: обрати внимание, что они, школьные учителя, об этом не рассказывают.
Я никогда ничего не говорил о «них», поскольку не знал ни одного учителя, кроме отца. Помню только, как удивился, когда увидел, как Люк Скайуокер непонятно почему падал в звездную бездну.
Иногда мне хотелось, чтобы моим отцом стал Дарт Вейдер. С ним было бы лучше. Пусть у меня не было бы правой руки, но я точно не обязан был бы быть черным и мне не пришлось бы постоянно из-за этого переживавать. Кроме того, я левша.
Итак, они все собрались тут, неподатливые, как пятна травы на одежде, в ожидании, что кто-то вмешается в события. Правительство. Бог. Пятновыводитель для цветных вещей. Полиция. Кто угодно. Карисма раздраженно посмотрела на меня:
— Эта херня закончится когда-нибудь?
— Вряд ли, — пробурчал я и отошел в сторону, подставив лицо под свежий весенний ветерок калифорнийского утра.
Фой мобилизовал свое войско на громкое пение «We shall overcome». Взявшись за руки, они раскачивались в такт. Многие думают, что песня «We shall overcome» является всеобщим достоянием. Что благодаря великодушию черных борцов за свободу любой столкнувшийся с предательством и несправедливостью имеет право в любое время в любом месте распевать ее вдохновляющий припев, как и должно быть. Но если вы стоите около Управления по охране авторских прав, распевая «We Shall Overcome», выступаете против тех, кто получает прибыль с украденной песни, то помните: Питу Сигеру причитается десять центов за каждое исполнение. Поэтому, несмотря на то что Фой старался изо всех сил, поменяв уместное «когда-нибудь» на крик «прямо сейчас!», я на всякий случай кинул ему под ноги монетку.
Фой поднял руки высоко над головой, и его свитер задрался, обнажив пузо и рукоять пистолета, торчащую из-за итальянского кожаного ремня. Это объясняло и изменение слов песни, и письмо, и нетерпение, и странный блеск в его глазах. И как же я раньше не заметил отсутствие углов на его обычно прямоугольной прическе?
— Карисма, вызывай полицию.
Не два, а все шесть куплетов «We shall overcome» знают только студенты-хиппи, негритянские певцы джубили, болельщики «Чикаго Кабс»
[223] и прочие разномастные идеалисты, поэтому, когда на третьем куплете хор начал сбиваться, Фой вытащил пушку и помахал ей, словно это была его козырная карта сорок пятого калибра. Призывая свой хор продолжать петь подзабытые фрагменты, хотя все стояли к нему спиной, и несясь мимо меня и Хомини к школьному входу, закрытому Карисмой.
В Диккенсе уж если собралась толпа, то ее не разгонишь. Как и местная пресса, привыкшая к бандитским разборкам и бесконечному потоку чокнутых убийц. Поэтому когда Фой запустил две пули в зад собственного «Мерседеса», криво припаркованного на Розенкранц, толпа если и расступилась, то только для того, чтобы образовать аварийный выход, по которому дети могли без риска для жизни забраться в автобус и вжаться в сиденья. Десегрегация — болезненный процесс для обеих сторон, и когда Фой произвел еще два выстрела в движение за гражданские права, он значительно его замедлил, поскольку у «Автобуса Свободы» спустило две шины.
Еще один выстрел пришелся по эмблеме «Мерседес-Бенц». Багажник медленно и величественно открылся, как могут только багажники «Мерседесов». Фой вытащил оттуда ведро с побелкой. И прежде чем я или кто-то еще смог до него добраться, стал отгонять толпу пушкой и фальшивым пением. При этом он опять заменил слова: персонализировал песню, исполняя вместо «мы» — «я». Как обычно говорят на песенных телеконкурсах, «Вы сделали эту песню своей собственной».
Щелчок открытой банки с краской всегда очень радует. Закономерно довольный собой и своими ключами от машины, Фой, не переставая петь во все горло, встал на ноги, повернулся спиной к улице и наставил пистолет мне в грудь. Я вспомнил слова отца: «Я миллион раз такое видел. У образованного ниггера сносит резьбу, потому что пазл сложился». Вся чернота, съедавшая их изнутри, вдруг улетучивается, как грязь на стекле во время дождя. Остается только прозрачность души человека, и человека видно насквозь. Наконец обнаружена ложь в резюме. Найдена причина, по которой он никак не допишет отчет: и это не дотошность, а дислексия. Оправдались подозрения, что вечный флакон ополаскивателя для рта на столе у черного сотрудника, который сидит рядом с туалетом, вовсе не «устраняет неприятные запахи, обеспечивая защиту от бактерий, которые могут вызвать воспаление десен», а мятный шнапс. Жидкость, предназначенная для уничтожения кошмаров и поддерживающая ложное чувство безопасности, будто листериновая улыбка, убивает их нежно. «Я видел миллион раз, как это с ними происходит, — говорил отец. — У ниггеров с Восточного побережья по крайней мере есть „Виноградник“
[224] и Саг-Харбор
[225]. А у нас что? Лас-Вегас да чертов „Полло Локо“»
[226]. Лично я люблю «Полло Локо». Я не мог сказать с уверенностью, что Фой опасен для меня или для других, но решил: если выберусь из этой переделки живым, первым делом пойду в «Полло Локо» на пересечении Вермонт и 58-й улицы. Закажу себе жареного цыпленка с поджаренной кукурузой и картофельным пюре и какой-нибудь красный фруктовый пунш, вкус которого напоминает мне праздник по случаю моего восьмилетия.
